Беседы палача и сильги

— Но моя жизнь складывается не из этого — пожал я плечами — Моя жизнь — это стелящийся и стелящийся бесконечный узор дорог и тропинок. Не зря палачей порой называют пауками, ведь переплетенья дорог — наши паутины, а мы, услышав дрожанье нити, спешим на этот зов, чтобы оборвать жизнь попавшейся мошки и получить за это свои кровавые деньги.

— Ух! Вот это уже звучит лучше! Куда лучше! Прямо просится на страницы моей книги.

— К чему подыскивать звучные слова, сильга? Пиши, как есть. Без приукрас.

— Так ты так и говоришь — удивительно звонко рассмеялась сильга и тут же смущенно кашлянула, отворачиваясь и нарочито внимательно глядя на тянущиеся по обочине дороги красные турмосы — удивительно неприхотливые цветы, что первыми просыпались весной и последними засыпали осенью.

Кашлянув еще пару раз, сильга убрала выбившуюся прядь волос обратно за ухо, потеребила одну из свисающих вдоль щек красных нитей и все же не сдержалась:

— Ну все же почему ты стал палачом, Рург? Может ты с юности хотел вызывать страх и уважение у простых смертных?

Настала моя очередь фыркать и смеяться, но в отличие от сильги я этого не скрывал и рдеющими турмосами любоваться не стал. Сумев справиться с приступом смеха, я утер глаза и покачал головой:

— Глупости… меньше всего я желаю чьего-то там страха и уважения. Хотя… отчасти это ложь. Иногда я испытываю злость и намеренно причиняю особую боль тем из перепуганных приговоренных, кто совершил особо мерзкое деяние.

— И никакие деньги его родичей, что всегда видят в звере любимое чадо, тебя не остановят, палач? Не смягчат твою руку?

— Не остановят. Не смягчат — ответил я, легко выдержав испытующей взгляд девчонки — Ты умна, сильга.

— Ого… какие неожиданно приятные слова…

Я опять качнул головой:

— Это не в радость тебе, сильга Анутта. Порой ум и пытливость только во вред. Куда проще жить… проще…

— Проще жить проще? Ха!

— Отвык от долгих разговоров — усмехнулся я и, глянув на начавшее пасмурно темнеть небо, поправил плащ и ткнул пятками сапог в лошадиные бока — Поторопимся. Есть тут неподалеку вместительный придорожный амбар с навесами…

— Ты мастерски ускользаешь от ответов, палач.

— А ты мастерски задаешь их снова и снова.

— Хлеб для сильги — дорога, соль для сильги — беседы.

Я промолчал, привычно скользя взором по зажавшим дорогу оберегаемым хвойным лесам. Места здесь мирные, но осторожность никогда не бывает лишней. Даже для палача с красными метками на одежде. И уж точно не для тощей как бродячая кошка сильги.

Амбар был построен на совесть. Бревенчатая крепкая постройка с островерхой дерновой крышей, что по здешнему обычаю установлена на высокие дубовые чурбаны, была окружена широкими навесами, под которые легко могли укрыться лошади и повозки. Ну и путники, конечно, коих застала на дороге непогода или ночь. Я был давно знаком с приглядывающим за амбаром крепким дедком, что и в зимнюю стужу, и в летний зной не снимал старенького овечьего полушубка и облезлой шапки. Он, как и оберегаемый им амбар, что стоял на границе обширных полей, был родом из селения Торбачи. Раз в год, после жатвы и обмолота в примыкающей сзади риге, когда амбар был полон, сюда ненадолго съезжались местные скупщики, что после быстрых торгов со старостой селения заключали сделки, грузились и убывали. А старик оставался. Как и его две собаки. Крупный полудикий пес Злой и мелкая пятнистая собачонка Шалая, что вечно путалась под ногами.

Как раз Шалая и отлетела с визгом в сторону от небрежного пинка по-городскому одетого парня в модной нынче широкополой шляпе с полосатым пером, что никак не годилась для защиты от дождя из-за частых дыр в полях.

— Не тронь собачку! — заспешивший на шум старик Бутрос торопливо замахал руками, призывая скулящую собаку.

— Да сама под ноги лезет! — рыкнул в ответ горожанин — Тварь шелудивая!

Подведя лошадь ближе, я спешился, приземлившись правым сапогом аккурат на его опрометчиво отставленную туфлю с загнутым носком.

— Ай! — совсем по-бабьи взвизгнул парень и, выдернув отдавленную ногу, запрыгал на другой.

— Не лезь под ноги — буркнул я, берясь за поводья и шагая к навесу.

Не выдержав моего взгляда, горожанин опустил побагровевшее лицо и… вздрогнул, только сейчас разглядев красную метку на моем плаще. Ну да… испугался крупного мужика, а затем вдвойне испугался, опознав во мне палача. Но с чего бояться, если не совершил ничего дурного?

— Как здоровье, Бутрос? — спросил я у заулыбавшегося мне старика.

— Да пока кряхчу помаленьку! И собачки живы, хотя Шалая совсем уж дурная стала по старости лет…

— Ну и славно — улыбнулся я в ответ — Приютишь? Дождь вот-вот…

— Ливанет как следует — закивал старик, указывая на боковой навес, чья крыша сплошь поросла турмосами — Располагайся, Рург. Ох ты… — только сейчас он разглядел спешившуюся рядом со мной девушку и понял кто она, судя по округлившимся от изумления глаза — Не иначе как дорожная блудница? Ой… — закашлявшись, захлопав себя по тощим ляжкам, он согнулся и поспешил прочь, явно изнемогая от невероятной силы смущения.