Беседы под звёздами

— Посмотри в мои глаза внимательнее. И на дне их бездны прочти надгробную эпитафию. Он давно умер. Потом воскрес, но это уже был иной. Потом и он также умер. Он завершался и возрождался несколько раз. Я будто склеп с трупами, вечно мёртвыми и вечно живыми. Они все во мне, я помню их, я знаю их. Они — это я, а я — это они и чуть больше. Мы неразрывны и цельны, но их больше нет как отдельных знакомых тебе единиц. Всё меняется, ты даже воздухом дышишь каждый раз немного другим. И воздух другой, и ты другой. Кто-то трансформируется ничтожно, незаметно, а кого-то не узнать всего через пяток лет.

Скоро и меня не станет. Но потом я-не я оживу в новой ипостаси и качестве. И так до скончания веков.

Взаперти

Стена из красного кирпича, маячившая впереди на расстоянии трёх метров, давно стала для меня сродни мулете в руках тореро. А я стал один в один быком, безрассудным животным, охваченным единственной всепоглощающей страстью, ставшей безусловным смыслом существования — добраться до стены. На глазок тут всего три метра по земляному утоптанному полу. И этого расстояния мне было достаточно, чтобы выучить каждый кирпичик, каждую выбоинку, каждую щербинку на стене ("я помню все твои трещинки"), ведь в запасе у меня была вечность. Вариантов времяпровождения было немного: смотреть на стену, вглядываться в кладку, периодически предпринимать попытки до неё добраться. А ещё в стене было небольшое отверстие под ключ, как замочная скважина — того же размера и формы, что отверстие в моих кандалах.

Сотни лет назад я бы уже добрался до этой треклятой и благословенной стены, если бы не оковы. Но руки мои были зажаты толстыми цепями, уходящими в плоть стены сзади меня — близняшки впередистоящей, такой же красной и кирпичной. Ноги мои были почти свободными: к каждой из них была прикована всего лишь двухпудовая гиря. Узник не ограничен в своём ножном передвижении! Наверное, кто-то здорово смеялся, когда сажал меня на цепь. Щедрая воля для ног не увеличивала мой ареал проживания — скованность рук обрезала все надежды на корню.

Поначалу я с трудом поднимал двухпудовку и с размаху опускал на цепь в надежде её раздробить, ведь вода камень точит, терпенье и труд всё перетрут, а у меня в запасе бесконечное время. Но всё впустую — на цепи не оставалось даже царапины. Потом я сотни тысяч, миллионы, миллиарды раз пытался вырвать цепи из стены. Не удалось. Сил не хватало. Но. В своём сизифовом труде однажды я заметил, что сила моя увеличилась. И в противовес цепи волшебным образом утолщились, а гири обратились более крупными и тяжелыми. Всё ради того, чтобы продолжать удерживать ставшего сильнее пленника.

Я с ревом рванул вперёд к заветной цели, запястья обожгло огнём. Кандалы глубоко впились, вновь содрав кожу до мяса. С этими оковами я многократный кровный брат, с каждой попытки они пьют немало моей крови. Боль придала ярости. И созрело окончательное решение вырваться прямо сейчас во что бы то ни стало, пусть я оторву себе кисти, пусть стану безруким, но прекращу эту бесконечную пытку! И я кинулся вперёд, красная стена перед глазами задернулась кровавой пеленой, я плохо видел, я плохо помню подробности. В памяти всплывают обрывки сна или яви: я орал, я рычал, слёзы падали градом от предельного гнева, взрывающей внутренности ненависти и стремления к разрушению, я неистово алкал самоуничтожения, ведь не будет меня, не будет и этой грёбаной субъективной реальности, где я пожизненный узник.

Наверное, я потерял сознание. Когда очнулся, то обнаружил себя лежащим возле вожделенной стены. Кисти были на месте, а от закованных запястий тянулись обрывки цепей. Я таки сумел их порвать.

В моём существовании наступил новый этап: теперь я пытался разломать стену. Я бросался на неё, разбивал лоб, расцарапывал пальцы в кровь, выдирал ногти в слепой ярости, а потом всё заживало до исходного состояния, как на Росомахе. Пытался совать пальцы в замочную скважину — узковата. Глядел в неё днями и ночами, стараясь ухватить хоть отблеск, хоть намёк, а что же там, за этим пределом. Но лишь кромешная тьма была мне ответом. Зато я стал ещё сильнее. Теперь я просто разгонял с пинка ножную гирю и посылал в стену, как таран. С кирпичей даже крошки не осыпались.