Беседы с ангелом по имени Билл

Голос Билла вывел меня из этой кратковременной неги:

– Так что теперь ты видишь: если бы не страх смерти, если бы не панический ужас, который навеивает само упоминание этой химеры, все связанные со смертью переживания были бы окрашены в иной цвет. Поскольку ты уже не тот воинствующий материалист, каким был в начале нашего знакомства, ты должен понять: вера в смерть – это отсутствие веры в Бога. Сказать «Бог есть» – то же самое, что сказать «смерти нет». Конечно, нужно уточнить: нет той смерти, синонимом которой является прекращение. Когда-нибудь вы замените это слово другим: превращение.

– Значит, то, что мы называем смертью – это превращение жизни?

– Не совсем. Жизнь уходит в вечность и, как таковая, ни во что не превращается. Превращается тот, в ком есть эта самая жизнь. Представь себе, что гусеница, превратившись в бабочку, претерпела очередную метаморфозу. А далее представь себе, что таких метаморфоз – не одна и не две, а множество. Разве не стал бы ты с большей легкостью относиться к одному из этих превращений, именуемых вами смертью?

– Ты говоришь о философских категориях, слишком далеких от меня и потому недоступных моему воображению. Я же говорю о человеческих переживаниях. У меня, например, был лучший друг – и не стало его. Скажи мне, разве горечь расставания не естественна?

– Ты прав: расставанье – это переживание, достойное уважения и понимания. Особенно такие расставания, которые воспринимаются как преждевременные и потому противоестественные. Умирающий ребенок – это трагедия для родителей, и никто не вправе сказать им, что их переживания неестественны. Таким людям нужна не философия, а сочувствие. Так что, отвечая на твой вопрос, горечь расставания – вполне человеческое переживание. И – не только человеческое…

Билл задумался и заметно погрустнел. Я никогда не расспрашивал его о друзьях, прежних подопечных, интуитивно чувствуя, что это было бы неделикатно. Ангел всегда рассказывал мне сам о том, что считал нужным, и я привык уважать его личную жизнь. Но сейчас мне остро захотелось узнать, отчего он замолчал – не ради любопытства, а чтобы выразить свое сочувствие. Как всегда, я забыл, что мои мысли «слышны».

– Спасибо, дружище, но прошлого не изменишь. Знаешь, смерть – это действительно ничто, химера, а вот ошибки молодости подлинны и преследуют всю жизнь. Я ведь тоже был молодым и зеленым. Я… Мы расстались, потому что я хотел «расти», мне всего было мало, хотелось всё новых заданий, всё нового опыта. А ей нужно было просто быть со мной. Женщины – выше и благороднее не только среди людей, но и среди ангелов… А вообще, мы ведь очень похожи на вас. Во всяком случае, мы целиком понимаем вас, а вы способны очень хорошо понимать нас.

Это тему я помнил, и тут никаких возражений с моей стороны быть не могло. Я вдруг ощутил присутствие Лиз настолько остро, что обернулся: мне показалось, что она присела на скамейку.

– Ты прав, ей тоже не уютно. Тебе пора.