Беседы с палачом. Казни, пытки и суровые наказания в Древнем Риме

С этим рассуждением мыслителя не грех было бы ознакомиться, например, автору следующего бравого (заметьте, женского), но тем не менее далёкого от истины высказывания: «Победа, добытая в честном бою, — вот лейтмотив римской истории и идеологии. А разве не то же прославляли гладиаторы, даже если они и были самыми презренными рабами?».[314]

К чести мыслящих римлян, далеко не все из них одобряли эти изуверские потехи. Так, решительно осуждал их Луций Сенека, которого также возмущала и затеянная Марком Антонием рубка голов.[315]

Гладиаторские бои были формально отменены только в 404 г. н. э..[316]

§ 5. Смягчённая казнь

Такая казнь (libĕră facūltas mortis) применялась с разрешения правителя осуждённому на смерть самому покончить с собой. Под наблюдением официальных лиц ей подвергались только сановники или их близкие.

Так, по сообщению Светония, император Калигула своего «тестя Силана заставил покончить с собой, перерезав бритвою горло».[317] Сходным образом свёл счёты с жизнью магистрат Софоний Тигеллин: «Окружённый наложницами, среди бесстыдных ласк, он долго старался оттянуть конец, пока не перерезал себе бритвой глотку, завершив подлую жизнь запоздалой и отвратительной смертью».[318]

Лютый деспот, Нерон, приказывая умереть, приставлял к нерешительным жертвам врачей, которые помогали им вскрывать вены.[319]

А вот что рассказывал Плутарх о расправе римского полководца Лукулла над супругами побеждённого понтийского царя Митридата VI: «Когда явился[320] Бакхид и велел женщинам самим умертвить себя тем способом, который каждая из них сочтёт самым лёгким и безболезненным,[321] Монима сорвала с головы диадему, обернула её вокруг шеи и повесилась, но тут же сорвалась. “Проклятый лоскут, — молвила она, — и этой услуги ты не оказал мне!”. Плюнув на диадему, она отшвырнула её и подставила горло Бакхиду, чтобы он её зарезал.[322] Береника взяла чашу с ядом, но ей пришлось поделиться им со своей матерью, которая была рядом и попросила её об этом. Они испили вместе, но силы яда достало только на более слабую из них, а Беренику, выпившую меньше, чем нужно, отрава никак не могла прикончить, и она мучилась до тех пор, пока Бакхид не придушил её».[323]

Как сообщал Тацит, «претор Плавтий Сильван[324] по невыясненным причинам выбросил из окна жену Апронию и, доставленный тестем Луцием Апронием к Цезарю,[325] принялся сбивчиво объяснять, что он крепко спал и ничего не видел и что его жена умертвила себя по своей воле. Тиберий немедленно направился к нему в дом и осмотрел спальню, в которой сохранялись следы борьбы, показывавшие, что Апрония сброшена вниз насильственно. Обо всём этом принцепс[326] докладывает сенату, и по назначению судей бабка Сильвана Ургулания послала ему кинжал. Так как Ургулания была в дружбе с Августой, считали, что это было сделано ею по совету Тиберия. После неудачной попытки заколоться подсудимый велел вскрыть себе вены».[327] Основываясь на этом сообщении, Роберт Грейвз в своём романе «Я, Клавдий» развивает сюжет, согласно которому с Апронией расправилась обладавшая огромной физической силой Ургуланилла, первая жена будущего императора Клавдия, сделавшая это по поручению своей мстительной подруги-лесбиянки Нумантины, которую Плавтий Сильван Марк оставил ради Апронии (см..[328]

Консул Квинт Лутаций Катул, узнав о вынесенном ему смертном приговоре, «в только что просмолённом и сыром ещё помещении разогрел уголья и добровольно задохся».[329]

Существовали и другие способы вынужденного самоубийства. Так, по рассказу Аппиана, знаменитый Катон Младший, решивший покончить с собой, чтобы избежать казни от рук палача, и «не найдя возле постели обычно там находящегося кинжала, …закричал, что его домашние предают его врагам, ибо чем другим, говорил он, сможет он воспользоваться, если враги придут ночью. Когда же его стали просить ничего против себя не замышлять и лечь спать без кинжала, он сказал весьма убедительно: “Разве, если я захочу, я не смогу удушить себя одеждой, или разбить голову о стену, или броситься вниз головой, или умереть, задержав дыхание?”».[330]

Своё намерение Катон Младший всё же осуществил — и с редкостным мужеством: «…полагая, что все, которые находились у его дверей, заснули,[331] поранил себя кинжалом под сердце. Когда выпали его внутренности и послышался какой-то стон, вбежали те, которые находились у его дверей; ещё целые внутренности Катона врачи опять сложили внутрь и сшили разорванные части. Он тотчас притворился ободрённым, упрекал себя за слабость удара, выразил благодарность спасшим его и сказал, что хочет спать. Они взяли с собой его кинжал и закрыли двери для его спокойствия. Он же, притворившись, будто спит, в молчании руками разорвал повязки и, вскрыв швы раны, как зверь, разбередил свою рану и живот, расширяя раны ногтями, роясь в них пальцами и разбрасывая внутренности, пока не умер. Было ему тогда около пятидесяти лет».[332]