Если великие религиозные и, очевидно, не только религиозные расколы Запада проистекают из изначального разрыва между ним и христианским Востоком, то лечить нужно самый корень этого зла и поставить проблему отношений между католичеством и православием. Именно это дело вы и предприняли.
Он
Все есть дело Божие. «Ибо любовь Христова объемлет нас», — говорит апостол Павел (2 Кор 5.14), и нас сближает объятие Христово. Сближает в особенности тогда, когда мы воспринимаем эту любовь из тайны Церкви, и прежде всего из Евхаристии.
Я
Несмотря на разделение и полемику, ни православные, ни католики так и не дошли до уверенного отрицания друг у друга действенности Евхаристии, а, следовательно, и священства, которое неразрывно соединено с Евхаристией. Конечно, мы можем думать, что способность к полному причастию жизни Божией, которую дарует нам чаша, ограничена некоторыми догматическими формулировками. Однако эти различия не достигают глубины сакраментальной реальности Церкви…
Он
Вот почему католики и православные вместе должны выявить эту глубину. Посмотрите на святых Востока и Запада. Они объяты той же любовью ко Христу, они напитаны той же кровью Христовой. Ничто не разделяет их.
Я
Иоанн Мосх в
И нечто, почти тождественное этому, мы слышим из уст святого Франциска. Во время болезни, от которой он должен был умереть, святой Франциск Ассизский из–за болезни глаз не мог читать. А он очень любил читать Евангелие. Один из братьев предложил почитать ему. «Не стоит, чтобы ты читал мне, сын мой, — сказал святой. — Теперь я ни в чем не нуждаюсь. Я знаю Христа, бедняка распятого». Конечно, Запад де> лал больший упор на Муже скорбей, а Восток — на Преображенном. Но сам Крест есть «крест света», и «смертью» Христос «попрал смерть». С большой грустью я думаю о тех фанатических православных, что усматривают в стигматах святого Франциска «издержки» его святости. Словно он не был преображен благодаря этим стигматам! Впрочем, восточная традиция, которая прежде всего подчеркивает озарение всего человека Духом Святым, вовсе не является целиком и полностью чуждой стигматизации. По преданию коптский авва Макарий — Макарий — «духоносец» — удостоился посещения огненного серафима, как и святой Франциск. Серафим распял его на земле и сказал: «Ты будешь распят со Христом и соединишься с Ним на кресте в красоте добродетелей и их благоухании» — благоухании, которое нередко было благоуханием крови великих западных стигматиков, вплоть до нашего современника падре Пио. Муж Скорбей и Воскресший — один и Тот же, и об этом знали великие монахи, которые по образу Его были «ставрофорами» и «пневматофорами», «крестоносцами» и «духоносцами»!
Он
Святые связуют нас. И связуют не за пределами Церкви, но актуализируя ее тайну. Богословы же зачастую касаются лишь внешних вещей: они выражают то, что уже кристаллизовалось на поверхности ил тории. Вот почему они в конце концов смогли выразить лишь разделение. Схемы их никогда нельзя будет окончательно подогнать друг к другу. Нужно рыть глубже, вплоть до той питательной почвы, которая является общей для всех. Жестами, делами, действенными символами нужно обновить саму природу богословия. Для того, чтобы начать этот великий переворот, возврат, нужно было, чтобы человек, свободный от умственных схем и юридических уз оказался во главе католической Церкви. Это был Иоанн XXIII. С первых же его слов, с первых же жестов я ощутил в нем пророка. И я отнес к нему евангельский текст: Был человек посланный от Бога, имя ему Иоанн».
Я