Беседы с Vеликими

– Нет, у меня иначе было: я даже не понимал, о чем пишу. Я писал интуитивно. У меня было ощущение такого рода: по тем временам я воспринимал Америку как легенду, как миф какой-то. Миф, который мы сами себе и придумали, потому что реально мы не представляли себе, что там. У меня ассоциации с Америкой были такие: Гойко Митич как индеец, Фенимор Купер и так далее… А писал я от лица человека, который прощался с детством, уходил в самостоятельное плавание (я сам тогда уехал от родителей). Мне было 20 лет…

– Ты пел, пел про Америку: «Где я не буду никогда». А потом раз – и полетел туда!

– Да-да… Та поездка – это было вообще что-то нереальное. Вообще тогда было очень трудно улететь в Америку! Билетов не было. Мы каких-то людей поднимали по блату, на каких-то квартирах трое суток торчали, ждали, когда найдут билеты… А летели мы тогда на очень крупный ежегодный фестиваль, миллеровский, на который, наверное, нас уже никогда не пригласят.

– Почему – никогда?

– Потому что на тот момент была перестройка и этот интерес к нам сформировался на уровне политической сцены. А к музыке как таковой мало кто интерес проявлял. Я это понимал и особо не обольщался. И вот, представляешь, мы приезжаем в Нью-Йорк, живем в отеле Mariott на Бродвее. Там только что Горбачев, наш президент, поселился, на каждом этаже по 100 человек охраны – и вдруг и мы туда въезжаем!

– Действительно, странно. А вы как туда попали?

– Дело было не только в том, что мы представители андеграунда и деятели современного искусства, а и в том еще, что у нас был крутой спонсор – фирма «Уралмет». Она пароходами вывозила из СССР цветные металлы; тогда же лозунг был – «Грабь награбленное», да?

А самое смешное, что того человека из «Уралмета», который нас вез и у которого был при себе чемодан с деньгами (которые планировалось потратить на нас), иммиграционные службы арестовали и больше мы его не видели. Мы оказались в Америке без денег. Хорошо, что другой уралметовец успел проплатить гостиницу, но больше для нас сделать ничего не успел, потому что сбежал, узнав, что его разыскивает Интерпол. Я думаю, что он живет на каком-то острове – тихо и спокойно…

– Ну и как тебе показалась тогда Америка?

– Ну вот, представляешь, мы приезжаем… Гостиница у нас крутая, а клубы, в которых мы выступали, еще круче! «Палладиум», «Пирамида»… Весь Нью-Йорк был разделен на площадки, там чесали музыканты со всего мира. Там, например, я впервые увидел группу Faith no more и подумал – вот это да! Круто! Нас поставили в блок с постсоветскими группами – «Магнетик бэнд» Гунара Грапса, в тот момент он, как ты помнишь, уже не играл на барабанах, только пел. Была еще литовская группа, тогда очень популярная, а сейчас я уже не помню ее названия. Играли мы и в Greenwich Village, там такой паб был небольшой, и вот мы в нем… Больше всего мне запомнилось выступление в Джордж’s Garage, про который пел Фрэнк Заппа. И это действительно настоящий гараж, он принадлежал Джорджио Гамельскому, который был первым антрепренером «Роллинг стоунз» в Америке. Когда мы выступали, все желающие не смогли попасть на концерт, и мы отыграли второй сразу же.

– Это были эмигранты или американцы?

– В основном наши. Мидовцы были, дети их. Там я встретил в первый раз Бориса Зосимова с маленькой девчонкой, Леной, которая потом стала певицей.

– У тебя, наверно, было такое чувство, что ты покорил Америку – и, таким образом, весь мир?

– Нет, не было такого чувства. Это смотрелось как Muppet Show, это было как бы такое кукольное пространство. И на этом пространстве такой ураган вокруг творился, что я не мог это переварить. Я был такой скованный…

Три самоубийства на одного

– Вот была вся эта слава, а потом ты раз – и пропал куда-то.

– У меня был кризис. Просто страшный кризис. Если так образно говорить, то я как бы упал в болото.

– А когда это все было?

– Я тебе могу точно сказать, когда у меня начались обломы: в 80-е, я был чуть старше двадцати. Раньше, когда я утром просыпался, у меня всегда было ощущение радости. А потом я его потерял. У меня тогда начались дебильные заморочки. Вот. И суицидные: у меня было две попытки самоубийства. Один раз я травился, а другой раз резал вены.

– «Я хочу быть с тобой»?