Беседы со Сталиным

На фронт нас в качестве корреспондента «Правды» сопровождал писатель Борис Полевой. Хотя он слишком легко выражал энтузиазм по поводу героизма и достоинств своей страны, он рассказал нам подобие анекдота о сверхчеловеческом присутствии духа и мужестве Конева. Оказавшись на наблюдательном посту под огнем немецких минометов, Конев притворился, что смотрит в бинокль, но на самом деле краем глаза наблюдал за тем, как ведут себя его офицеры. Каждый из них знал, что его на месте понизят в звании, если он проявит какое-либо колебание, и никто не осмелился указать ему на угрозу его собственной жизни. Так и продолжалось. Падали убитые и раненые, но он покинул пост только после того, как осмотр был закончен. В другой раз он был ранен шрапнелью в ногу. С него сняли сапог, сделали перевязку, но он остался на посту.

Конев был одним из новых командиров Сталина военного времени. Карьера Конева не была ни такой стремительной, ни такой бурной, как карьера Рокоссовского. Конев вступил в Красную армию молодым солдатом сразу после революции и постепенно повышался в звании и проходил армейские школы. Но он также сделал свою карьеру в боях, что было типично для Красной армии, под руководством Сталина во время Второй мировой войны.

Обычно неразговорчивый, Конев в нескольких словах объяснил мне ход Корсунь-Шевченковской операции, которая только что завершилась и которую в Советском Союзе сравнивали со Сталинградской битвой. Не без торжества он нарисовал картину окончательной катастрофы Германии: примерно восемьдесят, если не сто тысяч немцев, отказавшихся сдаться, были загнаны в узкое пространство, после чего их тяжелое снаряжение и пулеметные гнезда были вдребезги разбиты танками, а казацкая кавалерия их окончательно добила. «Мы разрешили казакам рубить их столько, сколько они захотят. Они отрубали руки даже тем, кто поднимал их вверх в знак капитуляции!» – с улыбкой рассказывал маршал.

Не могу сказать, что в тот момент я также не испытывал радости по поводу участи немцев. И на мою страну именем высшей расы нацизм обрушил войну, лишенную каких-либо ранее известных человеческих мотивов. И тем не менее в то время я испытывал и другое чувство – ужас оттого, что должно было быть именно так, что не могло быть по-другому.

Сидя справа от этой исключительной личности, я горел желанием прояснить некоторые вопросы, которые особенно интересовали меня. Прежде всего: почему Ворошилов, Буденный и другие высшие командиры, с которыми Советский Союз вступил в войну, были смещены с их командных постов?

Конев ответил:

– Ворошилов – человек неисчерпаемого мужества. Но он был не способен понять современные методы ведения войны. Его заслуги огромны, но – битвы надо выигрывать. Вовремя Гражданской войны, когда выдвинулся Ворошилов, Красной армии практически не противостояли самолеты или танки, тогда как в этой войне именно они играют жизненно важную роль. Буденный никогда много не знал и никогда ничему не учился. Он показал полную некомпетентность и допустил ужасные ошибки. Шапошников был и остается техническим штабным офицером.

– А Сталин? – спросил я.

Стараясь не показать своего удивления по поводу этого вопроса, Конев после небольшого раздумья ответил:

– Сталин всесторонне одарен. Он обладает блестящей способностью видеть войну в целом, что и делает возможным его успешное руководство.

Больше он не сказал ничего, ничего такого, что могло бы прозвучать как стереотипное прославление Сталина. Он обошел молчанием чисто военную сторону руководства Сталина. Конев был старым коммунистом, твердо преданным правительству и партии, но, я бы сказал, был непреклонным в своих взглядах на военные вопросы.

Конев подарил нам также подарки: для Тито передал свой личный бинокль, а нам подарил пистолеты. Свой пистолет я хранил до тех пор, пока его не конфисковали югославские власти во время моего ареста в 1956 году.

Фронт давал многочисленные примеры личного героизма, несгибаемой стойкости и инициативы простых солдат. Россия оказывала сопротивление до последнего окопа, терпела лишения и демонстрировала волю к достижению окончательной победы. В те дни Москва, да и мы вместе с ней, по-детски радовались салютам – фейерверкам по случаю победы, за которыми виделись огонь, смерть и горесть. Потому что это было радостью и для югославских борцов, переживавших несчастья своей собственной страны. Как будто в Советском Союзе не существовало ничего другого, кроме этих гигантских, неодолимых усилий безграничной земли и многомиллионного народа. Я тоже видел только их и, будучи предубежденным, отождествлял патриотизм русского народа с советской системой, потому что именно последняя была моей мечтой и целью моей борьбы.

5