Читаем Беседы у Клавы полностью

- Дневальный не сознается, тогда Марков приказывает построить роту на плацу.

Мы, конечно, не спеша одели шинели, вышли на плац, а Мандула с секундомером засекал, сколько мы протелимся. Четыре раза он строил роту, и всякий раз на это уходило все больше времени. Наконец плюнул он прямо на плац, чего раньше никогда не водилось, и спрашивает: "Товарищи солдаты, кто курил в неустановленном месте?" Все молчат. "Хорошо, грит Мандула, товарищи солдаты, оч-чень хорошо. Но вы так и знайте, грит, у меня есть средства узнать, кто из вас нарушает требования Устава и воинской присяги. Дневальный, несите сюда тумбочку". Принесли. Мандула положил на нее бычок и начал опознание. Каждый из нас по очереди строевым шагом подходил к тумбочке, наклонялся, вглядывался в бычок, потом отдавал честь Мандуле и докладывал: "Никак нет, товарищ капитан, не узнал". За таким интересным делом рота провела время до ужина, а прочие воины, что проходили мимо, хорошо зная Мандулу, давали шепотом полезные советы, типа гляньте-ка на бычок в профиль, может и признаете. Так что могли бы мы совершенствовать строевую подготовку на радость всему гарнизону до самого отбоя, если б не один сученок...

Тут Монаху подбросили срочную работенку, и он отключился. Так и не узнав, чем закончилась армейская быличка, мы снова заговорили о романе. Dragon, воодушевленный своим первым перечнем героев, второстепенных и главных, решил продолжить катологизацию (похоже, сказалось влияние фильмов Гринуэя, от которого Dragon просто балдел). Вот он, список Dragonа.

ЧТО ПОЮТ ВОЖАТЫЕ?

Визбора, Гуно, Дольского, Окуджаву, Дашкевича, Пахмутову, Высоцкого, М.Дунаевского, Пугачеву, Кима, Суханова, Шаинского, Егорова, Ланцберга, Чичкова, Лутошкина, Никитиных, Рыбникова, Балакирева, Макаревича, Кукина, Градского, Вертинского.

Кроме того, как заметил въедливый Dragon, вожатые, пускай с ухмылочками, но все-таки поют иногда песни из детских песенников. Не только поют, добавил Labuh, но и выводят философию жизни из незамысловатых, но вечных, написанных старательным детским почерком строк: "С девчонкой можно целоваться, девчонку можно разлюбить, но над ней нельзя смеяться - девчонка может отомстить!" И занимаются они тем, чем испокон века занимались вожатые пионерских лагерей - любовью, будучи уже слегка отравлены смесью бардовской песни с инфантилизмом "семидесяхнутых".

- Странная, тягостная и непонятная любовь, - сказал Кое-Кто, и по своему обыкновению начал цитировать:

"Я и живу-то по инерции, а потом, куда можно двигаться?" - Это, заметьте, говорит на свидании одна юная душа другой. И собеседник ее, выйдя из палаты, видит "кусты, мокрую груду полусожженного мусора посреди поляны, отсыревшие доски заведения в кустах" (с.72). То ли возле туалета, то ли около умывальников ведут беседу о женщинах Дачник и ZZ (с.114). Одну героиню после любовного акта выташнивает, двух непримиримых подруг-соседок Галину Георгиевну и Татьяну Васильевну трахает некий Игорь Олегович, о котором известно только то, что он хромает на левую ногу и небрит так, что на него "страшно смотреть".

Еще вчера целомудренного Павла Петровича от скуки соблазнила Анастасия Федоровна, а сегодня он уже не вылезает из комнат молоденьких "поварешек".

Трогательно-печальная сцена объяснения Дачника и Галины Георгиевны, там есть строки об "августе - колыбели звезд", о "запахе увядающих трав", об "ощущении вечности в колыбели чужих рук", и та кончается неблагополучно. Проще всего такую ненависть к счастливым концам объяснить сексуальными проблемами автора, но что-то еще стоит за мрачными красками диалогов и растянутых описаний, какая-то общая тенденция, выходящая за рамки чисто лагерной тематики, нечто более широкое, что ли, не до конца прочувствованное автором и читателями.

- Знаем мы эти тенденции, - мрачно сказал Ник Ник. - Поза, само собой, а еще изначальное неверие в лучшие чувства, в целесообразность избранного дела, нежелание даже простого комфорта. Не случайно больному душевно мирку этих людишек соответствует образ неубранной, захламленной и прокуренной конуры-комнаты, где вожатые живут и собираются на свои ночные "ассамблеи". Все здесь курят, все, даже женщины, предаются здоровому мужскому цинизму, и все ждут чего-то, толчка какого-то со стороны, который сломал бы безысходность этого бытия, очень похожего на загробный мир из снов Свидригайлова.

- И дожидаются! - сказал Oblomoff. - Общелагерный праздник! Ярмарка!

Хождение на ходулях.

Аттракционы.

Блины и квас, все за синие талончики. Некто сидит в будочке желтого цвета и режет их из бумаги. Когда талоны у ведущих аттракционы кончаются, они подходят к будочке, не говоря ни слова сгребают синие бумажки, а некто все режет, режет, режет.

Огромные горящие обручи на футбольном поле.

Торжественный запуск воздушного шара "Пионерский Цеппелин".

Приходит весть - в отряде "Алые паруса" Галины Георгиевны - эпидемия гепатита.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Текст
Текст

«Текст» – первый реалистический роман Дмитрия Глуховского, автора «Метро», «Будущего» и «Сумерек». Эта книга на стыке триллера, романа-нуар и драмы, история о столкновении поколений, о невозможной любви и бесполезном возмездии. Действие разворачивается в сегодняшней Москве и ее пригородах.Телефон стал для души резервным хранилищем. В нем самые яркие наши воспоминания: мы храним свой смех в фотографиях и минуты счастья – в видео. В почте – наставления от матери и деловая подноготная. В истории браузеров – всё, что нам интересно на самом деле. В чатах – признания в любви и прощания, снимки соблазнов и свидетельства грехов, слезы и обиды. Такое время.Картинки, видео, текст. Телефон – это и есть я. Тот, кто получит мой телефон, для остальных станет мной. Когда заметят, будет уже слишком поздно. Для всех.

Дмитрий Алексеевич Глуховский , Дмитрий Глуховский , Святослав Владимирович Логинов

Триллеры / Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Социально-психологическая фантастика