Беседы в Париже

Когда вы наблюдаете себя в зеркале, вы видите, что вы не что иное, как набор воспоминаний, разве не так? И все эти воспоминания — о прошлом; все они — о том, что уже кончилось, ушло, не так ли? Нельзя ли умереть для всего этого сразу, одним махом? Это возможно, но требует постоянного самопознания, осознания каждой мысли, каждого жеста, каждого слова, чтобы не было никакого накопления. И это, несомненно, возможно. Тогда вы узнаете, что значит умирать каждый день; и тогда мы, возможно, узнаем, что значит любить каждый день, а не просто считать любовью свои воспоминания. Всё, что мы сейчас знаем, это дым привязанности, дым ревности, зависти, самолюбивых устремлений, жадности и прочего. Мы не знаем скрытого дымом пламени. Но если разогнать дым полностью, мы узнаем, что жить и умирать — это одно и то же, не теоретически, но на самом деле, фактически. В конце концов, в том, что продолжается, что не приходит к концу, нет творчества. То, в чём есть непрерывность, преемственность, не может быть новым никогда. Только в разрушении непрерывности есть новое. Я не имею в виду социальное или экономическое разрушение — это очень поверхностно. И если вы вникаете во всё это очень глубоко, не только на сознательном уровне, но и гораздо глубже, за пределами мысли, за пределами всякого сознания, которое всё ещё относится к области мысли, вы обнаружите, что умирание — нечто необычайное. Тогда окажется, что умирание — это творчество. Не писание стихов, картин или изобретение новых приборов — всё это не творчество. Творчество приходит лишь тогда, когда вы умерли для всех технических приёмов, для всего знания, для всех слов.

Итак, смерть, как мы представляем себе, есть страх. И когда страха нет — поскольку каждую минуту вы встречаете смерть, — каждая минута становится чем-то новым; она нова, ибо старое было уничтожено, разрушено. Чтобы разрушать, не должно быть никакого страха — должно быть только состояние полного одиночества; необходима способность существовать совсем одному, без Бога, без семьи, без имени, без времени. Это не отчаяние. Смерть — не отчаяние. Наоборот, она есть полное, завершённое, без ограничений мысли проживание каждого мгновения. И живя таким образом, вы обнаружите, что жизнь есть смерть, а смерть — творчество и любовь; они всегда идут рядом, эта троица неразделима. Художник озабочен только самовыражением, а это — очень поверхностно, это — не творчество. Творчество не есть самовыражение, творчество вне мысли и чувства, оно свободно от техники, оно свободно от слова, оно свободно от цвета. Такое творчество и есть любовь.

Участник беседы: Как существовать будущим поколениям, если умирать каждую минуту?

Кришнамурти: Думаю, вы, если позволите так выразиться, поняли это неправильно. Вас действительно заботит, что будет со следующими поколениями? Разве любовь исключает рождение детей? Знаете ли вы, что значит действительно любить кого-то? Я говорю не о похоти. Я говорю не о полном отождествлении себя с другим, когда вас как будто что-то уносит. Это сравнительно легко, когда вы движимы эмоцией. Я говорю не об этом. Я говорю о такой пламенной страсти, в которой вы или другой полностью перестаёте существовать. Но, боюсь, очень не многие знают её; очень немногие переставали существовать хотя бы на мгновение. Если вы действительно знаете, что это означает, то нет никакого вопроса о будущих поколениях. В конечном счёте, если бы вас действительно заботил вопрос будущих поколений, у вас были бы совсем другие школы, совершенно иного рода воспитание — не так ли? — без соперничества и без всяких уродующих ребёнка явлений.

Участник беседы: Если при жизни человек не знает, что есть истина, — узнает ли он её после смерти?

Кришнамурти: Сэр, что такое истина? Истина — не то, что говорит вам церковь, священник, сосед или книга, это не идея или вера. Истина — нечто живое, новое; и вы должны открывать её; она здесь, чтобы вы сами узнавали её. А для этого вы должны умирать для того, что уже известно. Чтобы увидеть что-либо очень ясно, чтобы видеть розу, цветок, видеть другого человека, никак его не истолковывая, вы должны умереть для слова, для воспоминаний об этом человеке. Тогда вы будете знать, что такое истина. Истина не есть что-то далёкое, что-то мистическое, что может быть открыто, только когда вы физически умерли, в раю или в аду. Если бы вы были действительно голодны, вы не удовлетворились бы рассказами о еде. Вы хотели бы еды, а не слова «еда». Точно также, если вы хотите узнать об истине, то слово, символ, объяснения — это просто прах, они не имеют смысла.

Участник беседы: Я понимаю, что нужно быть свободным от страха, чтобы иметь эту энергию, и всё же мне кажется, что страх в каком-то отношении необходим. Как же человеку выбраться из этого порочного круга?