Удивленный словами старца и не понимая, каким образом источник может показать, кто таков приходящий человек, и полагая наверное, что старец хотел через это только скрыть живущую в нем Благодать Божию, я посмотрел в источник и увидел его совершенно возмущенным. Вода в нем до такой степени в эту минуту была мутна и грязна, как бывает в колодезях, когда последние чистят, чтобы освободить от ила, наростов мха, сора и всякой нечистоты.
Когда я взглянул, отец Серафим сказал: «Вот видишь, как возмущен этот источник, так-то этот человек, который приходил, хочет возмутить Россию». Я ужаснулся дивному прозрению благодатного старца, равно как и ревности его по Бозе, которую он показал против этого тайного врага Церкви, Государя и Отечества.
Вскоре потом сделалось известно, что Господь торжественно обнаружил и разрушил все нечестивые замыслы злоумышленников.
Однажды, по приходе моем к отцу Серафиму, я нашел его весьма прискорбным. Он, по обычаю, благословив меня весьма милостиво, со скорбью сказал, что в его пустынной келье разломали печь, и приказал мне сходить туда самому, чтобы удостовериться в этом.
Приняв благословение, я отправился в его ближнюю пустыньку и действительно нашел, что какой-то недоброжелатель пробил у печки один бок. Возвратившись, я рассказал об этом старцу, и тогда он сам поспешил посмотреть на эту дерзость и злобу диавольскую, которая избирает себе орудием людей, потерянных совестью и не внимающих своему спасению. Осмотрев все, он сказал: «Этот человек получит воздаяние по делам своим, но нам, — продолжал он, — нужно перенести все с благодарностью, и это вменится нам в мученичество. Ты знаешь, — говорил старец, — что сотворил великий во пророцех Илия с тем пятидесятником и пятидесятью мужами с ним, которые с дерзостью приступали к нему и говорили: «Человече Божий». Он отвечал им: «Аще человек Божий есмь аз, то да снидет с небеси огнь и да снест тя и пятьдесят мужей с тобою». И сошел огнь с неба, и пожег его и пятьдесят мужей с ним. Вот это и до него близко, — продолжал отец Серафим, — нам только воздеть руки! Ибо Бог волю боящихся Его творит и молитву их слушает».
Услышав эти слова, я ужаснулся, а старец еще продолжал: «Хотя же Бог и слушает своих рабов, но это Ему не угодно, чтобы души человеческие погибали, но долго терпит о них». Тут он привел на память следующее событие из Священного Евангелия: когда Спаситель пришел в весь Самарянскую и его там не приняли, тогда теплейший верой и любовью к Нему Иоанн Богослов и брат его Иаков, по ревности своей, хотели сотворить с этой весью тоже, что сотворил древле Илия, и просили на это у Спасителя позволения. Но Господь запретил им, говоря: «Не весте, коего духа есте вы; Сын бо человеческий не прииде душ человеческих погубите, но спасти».
Один соседний крестьянин причинял весьма много огорчений отцу Серафиму, всячески стараясь вредить обители Дивеевской, так что я однажды сильно жаловался на него батюшке и просил его употребить против этого злого человека какие-нибудь крайние средства, чтобы отдалить его от обители. Отец Серафим приказал мне прийти к нему в келью вечером, а когда я пришел, он начал говорить мне так: «Об этом-то человеке, о котором ты говорил мне, и я скажу, что он зверообразный; но мы оставим его на волю Божию и Царицы Небесной, — Она над ним устроит»! И это действительно, сбылось в последствии. «А если ты хочешь удалить его теперь, то знай, что он может еще много зла сделать тебе и обители».
И после этих слов старец вдруг принял угрожающий вид и, всеми движениями как бы показывая себя вооруженным против кого-нибудь, сказал: «А когда против врага-то стоять, так уж стоять». И затем, приняв прежний, кроткий вид, открыл о себе дивную тайну, именно: как он узнал однажды, впрочем, не объясняя, по откровению ли или ему сказал кто-либо, что одна совершенно несчастная, потерянная душа была как бы в когтях у самого сатаны, но чем она согрешила старец также не объяснил, и когда он простер за нее моление к Спасителю и Божией Матери, видели ее потом, по милости Божией, летящую из когтей сатаны уже совершенно чистой голубицей; и как, наконец, полчище сатанинское, не стерпя потери своей, излило на него всю свою злобу. При этом старец как бы в удостоверение, расстегнул свою свитку и, взяв мою руку, дал мне осязать нанесенную ему язву, уже по его словам исцеленную. Я осязал ее и видел: она была на спине старца между лопатками, совершенно мягкая и походила на отвислый кусок мяса, величиной с гусиное яйцо. С этой язвой его и похоронили.