Бешан или Пастер? Утерянная глава истории биологии

Несмотря на вышеупомянутые насмешки, работы Бешана к тому времени стали привлекать к себе все больше внимания, и к середине шестидесятых годов Бешан приобрел преданного энтузиаста и соратника в лице профессора Эстора – врача и хирурга, служащего в больнице Монпелье. Помимо масштабной врачебной практики, Эстор был хорошо знаком с исследовательской работой и был широко сведущ в научных теориях. Он был поражен открытиями профессора Бешана, которые считал краеугольным камнем клеточной физиологии. В 1865 г. в «Мессагер ду Миди» он опубликовал статью, уделив в ней особое внимание профессорскому объяснению ферментации как процесса питания клеток. Подтвердив до известной степени клеточную доктрину Вирхова, эта концепция вызвала сенсацию в Германии, поскольку она показала, что теория немецкого ученого была лишь частично верной.

Вероятно, это был звездный час Бешана. Осознавая, что великое открытие, к которому он вновь обратился, могло впервые в истории медицины дать объяснение процессам жизни и смерти, он также был счастлив, получив преданного и усердного помощника, который разделил с ним его работу. Одновременно с этим, небольшая группа учеников с энтузиазмом вызвалась помогать в исследованиях своего великого Учителя. Однако на небосклоне Бешана уже вырисовывалось небольшое облачко, пока еще неразличимое, но грозившее разрастись и затмить собой весь горизонт. Франция была в беде: вся шелковая промышленность страны оказалась под угрозой из-за таинственных заболеваний тутовых шелкопрядов. По собственной инициативе и без какой-либо материальной поддержки, Бешан сразу же взялся за решение этой проблемы, не догадываясь, что это приведет его к прямой конфронтации с официально назначенным лицом, и вместо благодарности за найденную разгадку проблемы, Бешан заработает лишь нескончаемую ненависть и зависть баловня судьбы – Луи Пастера.

Глава 9. Заболевания тутовых шелкопрядов

С началом 1865 года эпидемия среди тутовых шелкопрядов приобрела столь острый характер, что шелковая промышленность Франции оказалась под серьезной угрозой. Яйца, гусеницы, куколки и мотыльки – все подвергалось заражению. Для заболевания было характерно присутствие микроскопического объекта, названного «вибрирующей корпускулой» или «корпускулой Корналия» по имени ученого, который первый разглядел ее, но более известна эта болезнь под названием «пебрина» – от слова «pébré», что на местном наречии французского означало «перец».

Благодаря ходатайству Дюма, министр сельского хозяйства назначил Пастера разбираться с проблемой. Впоследствии ни одна лекция по этому вопросу не обходилась без рассказа о том, как работа Пастера вернула стране больше денег, чем составили военные контрибуции, принудительно выплаченные Францией Германии после 1870 года. В действительности же удача невероятно сопутствовала Пастеру. Если бы Бешан не объяснил ему загадку тутовых шелкопрядов, нам могли бы рассказывать совершенно другую историю.

Ничто так не иллюстрирует удивительную остроту ума Бешана, как та скорость, с которой он разобрался в причинах пебрины и нашел средство для ее профилактики. Несмотря на то, что он не получал никакой поддержки и вынужден был из своего кармана оплачивать все расходы, которые это повлекло за собой, он уже в 1865 г. смог доложить Аграрному обществу Хирольта, что заболевание пебрина было вызвано паразитами, и что для защиты от паразитов может быть применен креозот.

Однако правительство поручило расследование Пастеру, и вместо того, чтобы сразу же последовать совету Бешана, аграрные общества ожидали решения официального представителя, что неудивительно, учитывая ведомственный бюрократизм. Ждать им пришлось долго.

В июне 1865 года Пастер приехал со своей миссией в Алес, не будучи, как он задолго до того сообщил в Академию наук, идеально подходящим новой должности из-за плохого знания предмета[88]. «Я даже никогда не держал в руках гусеницу шелкопряда», – писал он ранее Дюма, а чтение очерка Катрфажа об истории шелкопряда заняло его вплоть до июня 1865 г.

Но поскольку от Пастера ожидали некоего заключения, он отправил сообщение в Академию наук уже 25 сентября того же года, в котором дал следующее экстраординарное описание: