На Руси в течение всего времени ордынского господства жили опасения, что правители Орды от взимания дани с сохранением русских князей у власти перейдут к непосредственному управлению. Это представление отражено в повестях о восстании в Твери 1327 г., где утверждается, будто посол Шевкал собирался истребить русских князей и сам сесть в Твери, а другие города раздать иным татарским князьям[398]
; в летописном рассказе об ослеплении Василия II, согласно которому Дмитрий Шемяка обвинял великого князя в том, что он обязался уступить Москву и другие русские города хану Улуг-Мухаммеду[399]; отголосок таких представлений присутствует и в написанном в начале XVI в., т. е. уже после падения ордынской власти, «Сказании о Мамаевом побоище», где говорится о желании Мамая осесть на Руси[400]. Откуда взялись подобные настроения (ведь в XIV–XV вв. у ордынских правителей планов оккупации Руси, несомненно, не было)? Скорее всего, здесь сыграли роль обстоятельства первых лет после нашествия Батыя. Тогда прогнозировать дальнейшее развитие событий современники могли исходя из реалий своего времени. Однако страны, которые завоевывались монголами до Руси, подвергались непосредственной оккупации. Так было в Северном Китае, Средней Азии, Иране, Волжской Булгарии, Половецкой степи — везде местные династии лишались власти, и она переходила к представителям Чингисханова рода. Другая модель отношений с завоеванными странами — управление через посредство местных правителей — стала осуществляться в ряде регионов (Закавказье, Малая Азия, Дунайская Болгария, Корея) одновременно с покорением Руси или несколько позже. Т. е. перед глазами современников был только вариант непосредственной оккупации. Вполне естественно, что на Руси должны были опасаться того же. И некоторые действия монголов после походов Батыя должны были создать впечатление, что данный путь начинает реализовываться. В 1240-е гг. под непосредственной властью монгольской администрации находилась южная часть Киевской земли: посол римского папы к монгольскому великому хану францисканец Плано Карпини в повествовании о своем путешествии (1245–1247 гг.) отмечает, что расположенный на Днепре ниже Киева Канев был «под непосредственной властью татар»[401]. В аналогичном положении был и Переяславль-Русский (в домонгольский период — столица одной из русских земель): волынский и галицкий князь Даниил Романович, едучи в 1245 г. к Батыю через Киев и Переяславль, встретил в последнем татар, князя здесь в то время не было[402]. В 1245 г. полководец Батыя Моуци, ведавший западной окраиной улуса Джучи, обратился к князю Даниилу Романовичу с требованием: «Дай Галичь»[403]. Речь явно шла о передаче стольного города под непосредственное управление монголов: Даниилу пришлось ехать к Батыю отстаивать свое право на Галицкое княжение[404]. Возможно, и Киев, номинальная столица всей Руси, с момента взятия монголами в конце 1240 г. и до передачи его Батыем владимирскому великому князю Ярославу Всеволодичу (1243 г.)[405] управлялся монгольским наместником: не исключено, что именно этим объясняется тот факт, что в 1241 г. Михаил Всеволодич Черниговский (княживший в Киеве перед нашествием монголов), вернувшись туда после ухода завоевателей из Руси, жил не в городе, а «подъ Киевомъ во островѣ»[406].