Бешеная. Королева проклятых

Говорить про то, что он может что – то, к кому – то испытывать после того, как я видел его настоящего и знаю на что он способен вообще глупо. Он бездушная сволочь, такая же, как я и Александр. Но если Александр имеет слабость перед женщинами и мне свойственно чувство любви, пусть неправильной и извращённой, но всё же, то Людвиг – скала, бездушный кусок твёрдой породы имеющий в груди вместо сердца камень.

Вернувшись в особняк я, зайдя в дом сразу же уловил запах свежей крови. «Хозяин решил развлечься» – мелькнула мысль. – «Ну и хорошо. Ему не мешает расслабиться перед встречей с Людвигом и этой ведьмой», – прошествовав по запаху в гостиную я встал в нескольких шагах за спиной хозяина. Александр не заметил моего прихода, он был глубоко погружён в свои мысли. Застыв неподвижной статуей, я стал ждать, когда мой приход будет замечен. Через две минуты, я наконец – то был замечен. Повернувшись ко мне, он начал вести со мной непринуждённую беседу. Узнав всё, что его интересовало и дав мне указания он, указав на трясущуюся девушку в углу произнёс:

– Подкрепись. Завтра на ужине ты мне нужен в хорошей форме, – не теряя времени зря я, спустив своего внутреннего зверя с поводка набросился на девчонку. Её крик и брызгающая во все стороны кровь только подзадоривала меня, заставляя впадать в просто не человеческий экстаз. В прочем завёлся не только я. Краем глаза я заметил удаляющегося из гостиной Александра, его мужское достоинство стояло колом, и он явно отправился к своим жёнам. Оторвавшись от обмякшего в моих руках тела девушки еле слышно произнёс себе под нос:

– Женщины его погубят!

АЛЕКСАНДР

В комнате кромешная темнота. Полная луна, сияющая на небосводе проложив дорожку от небес до земли падает мне на лицо, освещая его и придавая моему образу ещё больше мрачности, делая его более зловещим. Я стою у окна, любуясь красотой ночи. В моей руке бокал со свежей, ещё тёплой кровью из которого я то и дело потягиваю. Ничто не нарушает моего покоя, разве что несдерживаемые всхлипы страха и боли девушки в окровавленном платье, той что посчастливилось стать на сегодня моим десертом.

Сделав большой глоток, я не сразу проглотил его, а как самый настоящий сомелье покатал живительную влагу с привкусом железа во рту, про себя отметив, что намного лучше было бы не делать надкус у неё на шеи, а после собирать струящуюся из вены кровь в бокал, а испить прямо так. Присосавшись, как пиявка. Так и мороки было бы меньше и кровь оставалась бы дольше тёплой, но в последние годы мне всё больше и больше нравилось играть в эстета. Именно поэтому оттопырив мизинец, я как аристократ, которым я кстати и являлся медленно, не спеша потягивал из бокала, так, как если бы это была не кровь, а вино и я находился бы не один в гостиной, а на светском рауте или балу в присутствии расфуфыренных дам и не менее нарядных мужчин. Сделав ещё один глоток, я блаженно прикрыл веки, в голове заиграла мелодия вальса и перед глазами замелькали танцующие пары. Хотя я лично предпочитал танго, танец страсти, который мне очень нравился, но который было не принято танцевать в приличном обществе. У каждого человека есть гаденькая тайна, этот танец и любовь к нему была моей, когда я ещё был чист и абсолютно наивен. Тогда, когда я думал, что из – за этого своего секрета мне уготована дорога в ад. Как же глуп я был тогда…

Стиснув зубы, я окунулся в прошлое, прошлое в котором я ещё не был вампиром. Вспомнил, как впервые увидел, как танцуют танго в одном известном борделе Лондона, там куда меня привёл отец, когда мне исполнилось шестнадцать лет, чтобы я стал мужчиной и окончательно попрощался с детством. Я хорошо помню свою первую женщину, её звали Мерит и она была восхитительно прекрасной. Никто не мог сравниться с её грацией. Я как завороженный часами мог смотреть, как она танцует. Её гибкий и стройный стан, плавность движений и красота околдовывали. Она была создана, чтобы мерцать на сцене, как главное украшение, как бриллиант, но вместо этого волочила свои безрадостные дни в одном из борделей большого города, ублажая толстых, потных господ, которые напившись до беспамятства шли исполнять свои извращённые сексуальные желания ни домой к жёнам, а к молоденьким девицам согласным на всё за стопку помятых банкнот. Образ этой женщины, как и её смерть врезались в мою память навсегда. То как она научила меня танцевать танго, то как смеялась с моих наивных признаний в вечной любви и заверениях, что как только я самостоятельно встану на ноги и начну зарабатывать сразу же выкуплю её из борделя и женюсь на ней. Даже на смертном одре, умирая от сифилиса я видел перед глазами не лицо священника, исповедующего меня и слышал не его голос, я видел её, слышал её смех и стоны удовольствия, которыми она щедро поощряла меня во время наших свиданий. Став в пару с воображаемым партнёром, она снова танцевала для меня, но в этот раз я точно знал, что этот её танец особенный от того, что для меня он последний. Это был уже не просто танец страсти, это был танец смерти. Моей смерти.