Бешеная стая

Мы обменялись рукопожатиями, и я как следует разглядел его. Аннинский снова был небрит, под глазами, будто нарисованные, недужные круги, рубашка расстегнута на две верхние пуговицы. Несмотря на ранний час, он, судя по всему, уже приложился к бутылке, и рюмка, которую он покручивал на стойке, была второй или третьей. Я выглядел не лучше – несвежая рубашка, запах пота и дезодоранта – пятьдесят на пятьдесят, нечищеные туфли, волосы спутаны. Но я – это я. А он – это он.

– Как жена, как ребенок? – спросил я.

И заметил, что лицо Аннинского просветлело. Он улыбнулся мне кончиками губ:

– Боюсь сглазить, но все вроде бы неплохо. Послезавтра их выписывают из роддома.

– Все забываю спросить: как назвал мальчишку?

– Витькой.

– Виктор Витальевич, – я изобразил руками весы, на чаши которых положил два похожих имени. – Звучит неплохо.

Мы замолчали. Официант принес мне рюмку водки и отошел к противоположному краю стойки, чтобы обслужить нового клиента. Теперь мы могли говорить вполголоса, не боясь быть услышанными.

– Ты просил навести справки о пропавшем без вести человеке, которого назвал Шатеном, и дату его исчезновения: 24 октября прошлого года.

– Все так, – ответил я.

– Так вот, до конца октября 2010 года «Бешеные псы» насчитывали в своих рядах восемь человек – это было зафиксировано камерами наружного наблюдения, об этом говорят показания очевидцев. Вооруженное ограбление ювелирного магазина 9 ноября, то есть спустя две недели после исчезновения Шатена, бандиты совершили всемером: Розовый, Синий, Оранжевый, Блондин, Коричневый, Белый, Брюнет. Клички бандитов знает каждый бомж, так что нечему здесь удивляться. Ты вышел на след банды, и это «Бешеные псы» убили твоего осведомителя?

Я развел руками:

– Когда нечего сказать, скажешь и «да».

– Тогда какого черта ты прибеднялся?

– В каком смысле – прибеднялся? – сузил я глаза. И сам же ответил на свой вопрос: – Тебе мало раскрыть глухаря, тебе подавай глухариную стаю!

Меня задело это аннинское «прибедняться». Вот чего я никогда не делал, так это не прикидывался бедным и несчастным! Это Виталик прикинулся сегодня этаким скитальцем, и весь его облик выражал неприязнь ко мне, как будто я приносил ему одни несчастья.

– Тебе нужна причина, по которой я что-то скрыл от тебя?

– Не заводись, Паша. Твои неприятности в Столярном переулке еще не закончились.

– Чего ты добиваешься?

– Чтобы все твои дальнейшие ходы были известны мне. Если потребуется, ты распишешь их на бумаге. И так будет длиться до тех пор, пока я не скажу «хватит».

Я не узнавал в этом человеке своего бывшего сослуживца. Мне не верилось, что он заразился неизлечимым штаммом, результат разрушения которого сводился к поговоркам вроде «хороший мент – мертвый мент», «мента могила исправит», и так далее. Я часто контактировал с операми, следователями, прокурорами и не видел проказы на их лицах; люди как люди, каждый со своими достоинствами и недостатками.

– Вот что я скажу тебе, Виталик, – я смотрел ему в глаза и видел перед собой завшивевшую овцу. – С этого момента можешь забыть про Ольгу Губайдуллину: ее труп нашли, но может статься, без меня не найдут ее убийц. Вот ты лично на это не надейся. И про банду забудь: она была неуловимой, таковой и останется. Может, их поймают – лет через пять, но ни тебе, ни другому оперу это чести не прибавит: долго ловили.

– Они грохнут тебя.

Я покачал головой:

– Моя смерть принесет им одни неприятности.

– Разве?

– А ты пораскинь мозгами. Розовый после двух неудачных попыток убрать меня оставит меня в покое. Я подобрался к «Бешеным псам» через официантку из «13 стульев», убийство которой только предвещало образование банды, и опасен я только как возмутитель спокойствия. «Псы» наплюют на мою следующую провокацию, вот и все. Им останется только смотреть, как бьется об лед рыба. В противном случае они оставят еще один след, и еще, и вот тогда наступит конец банды. На месте Розового я бы припомнил поговорку: «Не тронь говно…»

– Перестрелка в Столярном… – снова заикнулся было Аннинский. И мне стало больно на него смотреть.

– Ну, тогда привлеки меня к уголовной ответственности, посади в камеру или помести под домашний арест. Свяжешь меня по рукам и ногам – только подыграешь мне. Ты паршивый опер, Виталик. Я только сейчас понял, что в людях тебя больше интересуют их горбы. Тебе бы поудобнее усесться и понукать. И как я раньше этого не замечал… А ведь мы с тобой прошли огонь и воду…

Аннинский схватил меня за грудки, повернувшись на стуле. Я продел свою руку между его рук сверху вниз и повернул этот рычаг вверх и в сторону, легко освобождаясь от его хватки. Левой рукой я ударил Аннинского в нос, а правой, обхватив его за голову, припечатал лицом к стойке. Я оказался на ногах быстрее, чем он, и выбил из-под него стул. Аннинский грохнулся на пол и первое, что сделал, – это выхватил свой табельный пистолет. Я цокнул языком:

– А кто выведет тебя на след «псов»?.. По глазам вижу, что ты не расстался с этой мыслью.

– Завтра жду твоего звонка, – сказал Аннинский, вытирая рукой кровь из разбитого носа и убирая пистолет в кобуру.