Бешенство

— Я люблю Элен. Вы это знаете. И я всегда обеспечивал ей самый лучший уход, насколько мог. Но, Тоби, она не моя мать, а ваша.

Простая истина, заключенная в этом утверждении, обессмысливала любой ее ответ. «Да, она моя мать. Я за нее в ответе».

Она посмотрела на Элен и увидела, что та не обращает на них никакого внимания. Мама взяла салфетку и, сосредоточенно морща лоб, принялась складывать ее снова и снова.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто хотел бы взяться за такую работу? — спросила Тоби.

— Я дам вам несколько контактов, — пообещал он. — Я знаю нескольких человек, кто мог бы заинтересоваться.

— Была бы признательна.

Они смотрели друг на друга через стол, на этот раз не как работник и наниматель, а как друзья.

— Спасибо, Брайан, — проговорила она. — За все, что ты для нас сделал.

Часы в гостиной пробили половину часа. Тоби вздохнула и неохотно выбралась из кресла. Пора на работу.

— Тоби, нам надо поговорить.

Отвлекшись от хрипящего трехлетнего малыша, она увидела в дверях кабинета Пола Хокинса.

— Подождешь минутку? — спросила она.

— Это очень срочно.

— Хорошо, сделаю укол и через минуту буду.

— Я жду на служебной кухне.

Принимая из рук Модин пузырек эпинефрина, Тоби заметила вопросительный взгляд медсестры. Они обе задавали себе один и тот же вопрос: что делает руководство в десять вечера в четверг на работе? Глава отделения неотложной помощи пришел в костюме и галстуке, а не в больничной униформе. Уже чувствуя тревогу, Тоби набрала эпинефрин в туберкулезный шприц, а затем наигранно весело обратилась к ребенку:

— Мы поможем тебе дышать легче, гораздо легче. Тебе придется немножко посидеть, не двигаясь. Это будет как укус пчелки, но быстро пройдет, ладно?

— Не хочу, чтобы пчелка кусала, не хочу.

Мать малыша обхватила сынишку покрепче.

— Он терпеть не может эти уколы. Просто делайте, и все.

Тоби кивнула. Торговаться с трехлетним ребенком — дохлый номер. Она ввела лекарство, вызвав такой вопль, от которого стены могли бы облупиться. Так же внезапно крик прекратился, и мальчик, все еще всхлипывая, жадно уставился на шприц.

— Хочу это.

— Я дам тебе новенький, — сказала Тоби, протягивая неиспользованный шприц без иголки. — Можно в ванной играть.

— Буду сестре уколы делать.

Его мама закатила глаза:

— То-то она обрадуется!

Хрипеть малыш стал значительно меньше, поэтому Тоби оставила Модин понаблюдать за ним, а сама пошла на кухню к Полу.

Он поднялся, когда Тоби вошла, однако разговор начал, только когда та закрыла дверь.

— Сегодня вечером было собрание руководства, — сообщил он. — Только что закончилось. Я подумал, что мне лучше сразу прийти и рассказать, что там было.

— Я полагаю, снова насчет Гарри Слоткина.

— Это был только один из вопросов.

— Были и другие?

— Всплыл также случай со вскрытием.

— Понятно. У меня такое ощущение, что мне лучше присесть.

— Думаю, нам обоим лучше это сделать. Она взяла стул и села к столу напротив Пола.

— Если вы собрались, чтобы поджарить доктора Харпер, почему меня не пригласили на барбекю?

Пол вздохнул.

— Тоби, мы с тобой могли бы выкарабкаться из истории с Гарри Слоткиным. Во всяком случае пока тебе везет. Его семейство еще не подавало иск. И шумиха вокруг него, похоже, затихает. Судя по тому, что я слышал, Казаркин Холм — а также доктор Валленберг — пресекли все попытки прессы выпустить новые статьи по этой теме.

— С чего бы доктор Валленберг решил оказать мне услугу?

— Я полагаю, не в интересах Казаркина Холма делать достоянием гласности, что один из их богатеньких пациентов шляется где-то как последний бродяга. Ты же знаешь, это ведь не заурядное сообщество пенсионеров. Их успех зависит от высокого статуса, им необходимо быть лучшими и брать за это бабки. Никто к ним не пойдет, если возникнут хоть какие-то сомнения в благополучии их пациентов.

— Значит, Валленберг защищает свою дойную корову, а не меня.

— Неважно, по какой причине, но он помог тебе отделаться. А ты взяла и разозлила его. И с чего это тебе в голову взбрело? Вызвать судмедэксперта! Превратить это в криминальное дело!

— Это был единственный способ поставить диагноз.

— Этот человек уже не был твоим пациентом. И решение о вскрытии должен был принимать Валленберг.

— Он не хотел этого. Либо он не хотел знать причину смерти, либо боялся ее узнать. Это единственное, что пришло мне в голову.

— Ты выставила его в черном свете. Выглядело так, будто он совершил какое-то преступление.

— Меня волновало здоровье других пациентов Казаркина Холма…