Бешенство

— Валленберг их почти не упоминает. Но я вижу, здесь назначен дилантин. Подписано им. — Он посмотрел на Тоби. — Очевидно, вы правы насчет судорог.

«А почему я должна быть не права?» — с внезапным раздражением подумала она. На этот раз она склонилась к собеседнику:

— Почему вы просто не расскажете мне о том, что накопали?

— Я не хочу сбивать вас. Мне просто нужны ваши воспоминания.

— Если вы будете говорить прямо, мы оба сэкономим кучу времени.

— Вы торопитесь?

— Доктор Дворак, у меня сегодня выходной. Я могла бы сейчас заниматься домашними делами.

Некоторое время он молча глядел на нее. Затем откинулся на спинку и тяжело вздохнул:

— Послушайте, я прошу прощения за уклончивость, но дело в том, что я довольно-таки сильно ошарашен.

— Чем?

— Мне кажется, мы имеем дело с инфекционным возбудителем.

— Бактериальным? Вирусным?

— Ни то, ни другое.

Тоби нахмурилась:

— Каким же тогда? Речь идет о паразитах?

Дворак поднялся.

— Пойдемте-ка в лабораторию. Я покажу вам срезы.

Они спустились на лифте в цокольный этаж и вышли в пустынный коридор. Был восьмой час. Тоби знала, что в морге должен оставаться на дежурстве кто-то еще, но в тот момент, когда она шагала по безмолвному коридору, ей казалось, что, кроме них с Двораком, в здании нет ни души. Он провел ее в какое-то помещение и включил свет.

Вспыхнули флуоресцентные лампы; резкий свет бликами отразился от гладких поверхностей. Тоби увидела холодильник, раковину из нержавеющей стали и стол, на котором громоздились измерительное оборудование и компьютерный монитор. На полке выстроились банки с человеческими органами, погруженными в консервант. В воздухе висел неистребимый запах формалина.

Дворак подошел к одному из микроскопов и щелкнул тумблером. Бинокулярный учебный микроскоп позволял им обоим рассматривать препарат. Дворак подсунул предметное стекло под линзу и сел, чтобы настроить фокус.

— Взгляните.

Тоби придвинула табурет. Склонившись так, что ее голова оказалась рядом с головой Дворака, она посмотрела в микроскоп. То, что она увидела, напоминало пузырящееся розовое море.

— Давно я не практиковалась в гистологии, — призналась она. — Хоть намекните.

— Хорошо. Вы можете идентифицировать ткань, на которую смотрите?

Тоби смущенно покраснела. Если бы только она могла вот так просто взять и правильно ответить! Вместо этого она сидела, страдая от своего невежества. И от воцарившейся тишины. Не отрываясь от окуляра, она проговорила:

— Обидно признавать, но я не понимаю, что это.

— Ваш профессионализм здесь ни при чем, доктор Харпер. Картина на этом стекле настолько необычна, что ткань действительно тяжело распознать. То, на что мы сейчас смотрим, — срез коры головного мозга, подкрашенный парааминосалициловой кислотой. Розовое — это нейропиль нервных волокон, фиолетовым окрашены ядра.

— А это что за вакуоли?

— Вот об этом я и спрашиваю. В нормальной коре всех этих пузырьков быть не должно.

— Странно. Похоже на розовую губку для мытья посуды.

Дворак не ответил. Она удивленно подняла голову и перехватила его взгляд.

— Доктор Дворак!

— Так и есть, — пробормотал он.

— Что?

— Именно так это и выглядит. Как розовая губка.

Он снова сел, потер глаза. В резком свете ламп Тоби заметила на его усталом лице морщинки и черную тень пробивавшейся щетины.

— Думаю, мы имеем дело со спонгиоформной энцефалопатией, сказал он.

— Вы имеете в виду болезнь Крейцфельда-Якоба?

Он кивнул.

— Это объясняет патологические изменения, которые видны на срезе. А также клиническую картину. Измененное сознание. Визуальные искажения. Миоклонические конвульсии.

— Значит, это не фокальные судороги?

— Нет, я полагаю, вы видели миоклонус. Сильные повторяющиеся приступы, начинающиеся от громких звуков. Дилантином они не снимаются.

— Но ведь болезнь Крейцфельда-Якоба встречается крайне редко!

— Один случай на миллион. Она действительно регистрируется у пожилых людей, но это единичные больные.

— Но бывают же и вспышки. В прошлом году в Англии…

— А, вы имеете в виду коровье бешенство. Похоже, это один из вариантов Крейцфельда-Якоба. Возможно, одна и та же болезнь, точно неизвестно. В Англии заразились люди, которые ели говядину, пораженную губчатым энцефалитом. Это была необычная вспышка, таких с тех пор не повторялось.

Она вернулась к микроскопу.

— Возможно ли, что у нас тоже возникла вспышка? — тихо проговорила она. — Ангус Парментер не первый пациент с такими симптомами. То же самое было у Гарри Слоткина. Он поступил на несколько недель раньше Парментера с той же картиной. Спутанное сознание, зрительные расстройства.

— Это неспецифические признаки. Для подтверждения необходимо вскрытие.

— Со Слоткиным это невозможно. Его так и не нашли.

— Значит, поставить диагноз не удастся.

— Они жили в одном и том же поселке. Могли подвергнуться действию одного и того же патогена.

— Эту болезнь нельзя подхватить как простой насморк. Она передается прионом, инфекционной белковой молекулой. И требует прямого контакта с тканью. Например, трансплантация роговицы.