— Если бы вы посещали мои занятия, сержант, то не были бы так несведущи о женских эндорфинах.
Она снисходительно потрепала Мэдди по голове, будто бы та была ребенком. Мэдди увернулась. Эдвина Хелпс была первой кандидаткой на членство в обществе Анонимных Любоманов.
— Ну уж нет, детка! — Слайн вскочил на свои кривые ножки. — Не будет тебе больше никакого отделения «Мать и дитя». Посмотрим, как ее эндорфины поведут себя с другими заключенными.
Рука Эдвины Хелпс замерла в воздухе возле головы Мэдди.
— С другими заключенными?
— Педофилами и извращенцами, — уточнил голос откуда-то из-за сигареты. — Самыми отвратительными людьми во всей тюрьме. Мы держим их отдельно, чтобы остальные заключенные их не передавили.
Двина в негодовании налила себе чашку кофе и стала громко стучать ложкой, размешивая его в потрескавшейся фарфоровой чашке.
— Только через мой труп.
Мэдди подумала, что, наверное,
— Что поделаешь, — отозвался Слайн. — У всего есть своя цена.
— Нет тела — нет преступления. Ребенок просто пропал. — Двина вернула ложку в сахарницу, покрытую коричневыми гранулами. — Кто сказал, что он мертв?
— Да, — как-то слишком легко согласился Слайн. — Вы правы. Лучше я отправлю ее в простую тюрьму, где ее изобьют как беспредельщицу.
— Как такое может произойти, если о пропавшем ребенке знают только люди, находящиеся в этой комнате?
— Ты же знаешь, как новости быстро расходятся по тюрьме. — Слайн кивком указал на тюремного охранника. Тот ответил сержанту злобной, понимающей улыбкой. — Особенно если речь идет о женщине, убившей собственного ребенка.
Двина, решив не растрачивать свою образованность на тупого сержанта, сняла одну из сережек и стала тереть мочку. (Мэдди решила, что этому ее тоже учили на специальных курсах «Использование сережек в сложных ситуациях: Психодинамический подход».)
— Я не верю в то, что она могла причинить вред собственному ребенку. Она просто у кого-то его спрятала. У тебя, кажется, вчера был посетитель?
Сержант Слайн только успел было открыть рот, чтобы заговорить, но Двина опередила его, предоставив ему возможность изображать золотую рыбку.
— Мэдлин, тебе ведь не понравился весь этот разговор об усыновлении, правда? — Она присела на корточки перед Мэдди. — Я не успела объяснить тебе, что из этой ситуации есть еще один выход.
Слайн яростно пыхтел своей «раковой палочкой», покачиваясь с носка на пятку.
— То, для чего раньше требовались один мужчина, одна женщина, одна кровать и «Болеро» Равеля, для многих пар превратилось в бюрократический кошмар. В нашем «цивилизованном» мире живет десять миллионов бездетных женщин, а количество детей, пригодных для усыновления, с каждым годом становится все меньше. Можешь представить себе, какую боль испытывают пары, отчаянно желающие оставить свой след в новом поколении? — Она вытащила из рукава салфетку и аккуратно высморкала нос. — У меня просто сердце разрывается.
Сержант Слайн нетерпеливо вздохнул и зажег еще одну сигарету от окурка. Для него психология была чем-то вроде игры в шарады с очень маленькой степенью достоверности ответов.
— Прелесть
Все глаза сейчас были устремлены на Мэдди, которая, в свою очередь, рассматривала собственную футболку, ожидая, когда закипит чайник.
— В противном случае твое имя будет на ручке каждой чертовой швабры или метелки!
— Детектив! — укорила его Двина. — Следите за собой. Вы
— Вы ничего не понимаете, — взорвался Слайн. — Мисс Большая Умница любит пошутить. Тебе нравится делать из меня дурака перед моими подчиненными? А понравится
Рот Мэдди открылся еще до того, как она успела сообразить, что происходит:
— Вы слышали историю о том, как одна из заключенных отрезала детективу яйца, чтобы сделать из них сережки? А Двина могла бы вести такие занятия: «Использование сережек. Краткий курс для
Засвистел чайник. Мэдди отряхнула футболку, думая, что ей следовало бы дать себе хорошего пинка. Да что с ней такое? Она сама могла бы вести занятия на тему «Как терять друзей и отталкивать от себя окружающих».
Фигуру Слайна сотрясала крупная дрожь — от кончиков волос до пальцев ног. Двина Хелпс в отчаянии покачала головой. Слайн оттолкнул ее локтем и продолжил свои язвительные проповеди:
— Ты можешь ничего не говорить, если не хочешь, но все сказанное тобой может быть использовано против тебя. Не желаешь встретиться с адвокатом?