Бешеный прапорщик. Части 1-21

— Поверьте, гауптман, меньше всего на свете я хочу встретиться с вашими генералами. — Фон Гутьер неохотно, но все же отвечает на реплику. — Мое имя навеки покрыто позором и все, чего я могу желать — это смыть вину кровью.

— Лавры вашего коллеги генерала Фабариуса спокойно спать не дают? — Вот только суицидника не хватает на мою голову. — Я еще могу понять японских самураев, у них сеппуку — обычай и часть мировоззрения. Расстелить красную циновку, порезать себе кишки самым болезненным способом и умирать с улыбкой на губах, а, может, еще и сочинить хокку. Вроде этого:

Ива склонилась и спит.

И, кажется мне, соловей на ветке -

Это ее душа…

А перехватить себе горло бритвой… Трусливое бегство в никуда. В вашей церкви, насколько я знаю, самоубийство тоже считается грехом, не так ли, герр генерал?

— Откуда вам известны японские обычаи? — Во взгляде немца просыпается интерес.

— Ну, просто любопытство — одно из моих достоинств… или недостатков, это уже кому как больше нравится… Но давайте, все же, подумаем о здоровье, господин генерал. Прозит!

Фон Гутьер выцеживает рюмку, морщится и берет специально приготовленный для него бутербродик с хорошо наперченным шпигом. Я тем временем готовлю тару к повторному использованию

— Господин генерал, водку нужно пить залпом, набрав перед этим воздух в легкие, а потом выдохнуть и закусить. И не делать больших перерывов.

— Гауптман, вы хотите меня напоить? — Вторую, однако, генерал выпивает согласно инструкции. — Зачем вам это надо? Я все равно не буду ничего говорить!

Ну, если надо будет, ты, герр Оскар, скажешь все. Еще и упрашивать будешь, чтобы тебя внимательно выслушали…

— Я хочу, чтобы вы выпили сто грамм водки и накинули вот эту овчинную шубу поверх шинели, чтобы согреться. Мне вовсе не улыбается выслушивать потом упреки от начальства в том, что не смог доставить вас в целости и сохранности.

— Но сто грамм — это довольно большая порция! — Так, у генерала начался отходняк, это хорошо.

— Для нас, русских, — нет. Да и ваш великий канцлер Отто фон Бисмарк не боялся превысить эту норму, составляя на охоте компанию императору Александру II. Особенно не торопясь, под хорошую закуску и приятную беседу. Но в нашем случае водка — лекарство.

— Вас, русских, невозможно понять. Почему вы считаете водку лекарством?! — О, как немец заинтересовался, сейчас немного окосеет и в спор полезет.

— Очень просто. Во-первых, на водке можно настаивать целебные травы. Или у вас в Германии все перешли уже только на таблетки?.. Во-вторых, если выпить водки, а потом укутаться, чтобы кровеносные сосуды не сузились, можно согреться. В-третьих, водкой можно дезинфицировать раны, если под рукой нет ничего другого. Ну, и, в-четвертых, если человек простудился и у него жар, его можно сбить, сделав больному обтирание той же самой водкой.

— Гауптман, откуда у вас такие познания? Вы учились на медика?

— Нет, просто у меня жена — сестра милосердия, вот и просвещает понемногу… Прошу простить, господин генерал. Мы уже скоро будем в Будславе. В штабе армии вы сможете немного погреться. А пока, как говорят у нас, — будьте здоровы! Прозит!..

К концу дня черепашьими темпами мы все же добрались до Минска. Генерала, в обоих смыслах тепленького, то бишь незамерзшего и пьяненького, сдал с рук на руки штабным, и спустя полчаса был уже на базе. Капитан Бойко слушает мой доклад обо всем произошедшем за последние двое суток, расхаживая по комнате, потом надолго застывает, глядя в окно. Когда замолкаю, выдает свое командирское решение:

— Молодцы! Впрочем, иного не ожидал. Завтра с утра жду к себе для детального разбора, потом вместе побеседуем с ротмистром Воронцовым, и включайтесь в обучение прикомандированных. А сейчас — приводите себя в порядок, отдыхайте. И срочно зайдите в лазарет! — Валерий Антонович улыбается. — Мне кажется, Вас там ждут.

Выглядываю в окно и вижу на крыльце санчасти фигурку в накинутой на плечи шубке. Уже бегу…

Утром, написав пачку рапортов, захожу к Валерию Антоновичу и застаю там обещанного ротмистра Воронцова. Пока начальство читает бумаги, вкратце обмениваемся новостями. Я — о прорыве фронта, он — о том, что творится в мире и Институте. Наконец вся писанина исчезает в картонной папочке и начинается серьезный разговор.

— Итак, господа, надеюсь, не надо предупреждать о том, что все сказанное не должно выйти за пределы этой комнаты. — Петр Всеславович очень серьезно смотрит на нас. — Даже тем офицерам, которые состоят в Вашем отделении Дружины, не нужно знать абсолютно все о том, что Вы услышите. Только в части касающейся.

Мы с Бойко почти синхронно киваем в ответ. Абсолютно правильный подход, по-другому и не должно быть. Ротмистр тем временем продолжает.