Бешеный прапорщик. Части 1-21

— Левый борт, отсекай гансов от железки! Правый борт, — огонь по штурмующим! Орудия, — шрапнелью по скоплению пехоты!.. Огонь на поражение, мочите всех, не дайте им приблизиться! Закинут внутрь гранату — всем кисло будет!

Повинуясь взмаху руки, наш «стармех» Карл Шекк переводит движки на малый ход, чтобы не так болтало и пулеметчики могли нормально целиться. Отсек снова наполняется грохотом выстрелов и кислым запахом сгоревшего пороха. Продвигаемся вперед, «разрезая» гансов на две неравные части. Поменьше — тех, кто пытался добраться до казарм и не успевших смотаться, и побольше — кто сначала бежал помочь своим камрадам, а потом при появлении страшной шайтан-арбы развернулся на сто восемьдесят градусов и дал по тапкам стараясь спрятаться в березняке. Который особой преграды для картечи не представлял…

Так, слева всё в порядке, а справа?.. Да твою ж мать!!!.. Идиоты!!!.. Бл…!!!.. Заметив подошедшую подмогу, «ополченцы» не нашли ничего лучшего, чем повыпрыгивать из окон и схватиться с оставшимися гансами врукопашную!..

— Правый борт, дробь стрельбе!!!

Пулеметчики, заметившие этот цирк одновременно со мной, сами прекратили стрелять, добавив к моим не очень хорошим мыслям несколько громких и впечатляющих матерных конструкций. В принципе, я их понимаю. Зеленый молодняк, ничему не наученный в запасных батальонах и использующий не самую плохую в мире винтовку в качестве оглобли имени Васьки Буслая в стиле банальной деревенской драки. Если бы у немцев здесь были окопные ветераны, а не резервисты ландвера не первой свежести, неизвестно чем бы всё закончилось.

Через несколько минут народ закончил упражняться в мизерикордэ и даже изобразил неровное подобие развернутого строя.

— Наблюдать за лесом, моторы не глушить! — Спрыгиваю на землю и принимаю доклад пепеляевского унтера, назначенного, как понимаю, главным:

— Вашбродь, четвертая рота опосля отбития атаки неприятеля построена! Докладал старший унтер-офицер Федоскин!

— Вольно… герои!.. А скажи-ка мне, Федоскин, какой такой умник скомандовал в штыковую, а? У кого шило в ж…пе колоться начало? Вы же мне сразу четыре пулемета из боя выключили! А если бы не совладали с германцем, что тогда?.. Покрошили бы они вас и пошли дальше к станции, и где мне потом их надо было бы ловить?..

— Вашбродь, дозвольте обратиться! — Зажимая ладонью кровящую рану на плече, из строя подает голос высоченный, как говорится, — «полтора Ивана», солдат. — Дык мы все и скомандовали! Сами до себя… Вашбродь, тута за год такого натерпелись, што не тока из винтовки германца бить, руками хотитца до егонного горла добраться, али черепушку вмах расшибить, как горшок щербатый! И вины унтера здеся нетути…

— А представиться не надо, служивый? — Задаю ехидный вопрос, одновременно вытаскивая из кармана перевязочный пакет и передавая его собеседнику. — На, держи. Перетянешь рану.

— Рядовой Хотьков! — Боец, вытягивается, становясь почти на голову выше остальных.

— Так вы же все добровольно в плен сдались. Значит, знали, на что шли.

— Так, Вашбродь, дурни были. Наслушалися… всяких агитаторов. Што, мол, у германца и в плену-то лучшее, чем в полку будет, што начальства с етими… как их… кипиталистами, во… на нашей кровушке деньгу зашибают… Вот и пошли сдаваться…

М-дя, знакомая картина… Наверное, всё-таки стоит революционную агитацию приравнять к диверсиям. Со всеми вытекающими…

— А нынче умными стали?

— Так точно, Вашбродь, цельный год ума набирались. — Солдат продолжает под нестройный гул голосов.

— Ладно, хре… Кх-м… Бог с вами. Буду составлять рапорт начальству, укажу, что при обороне города вы лихой штыковой атакой опрокинули неприятеля, заставив того отступить… Остаетесь здесь и далее, держите оборону, если что, — вестового на станцию, мы поблизости… — Далекий паровозный гудок заставляет замолчать на середине фразы, затем отдать поспешное указание. — Всё, Федоскин, командуй дальше!..

Делается это всё на бегу, потому, что гудки со стороны станции повторяются, складываясь в очень интересную «мелодию»!.. Не успеваю до конца закрыть бронедверку, как броневик уже набирает ход. А я слушаю через распахнутую амбразуру «Та-а. Та-а. Та. Та. Та-а. Та. Та. Та. Та-а. Та. Та-а»…

Броневагон наконец-то проходит входную стрелку Полесской и, плавно тормозя, останавливается возле перрона, на котором уже изнывает в ожидании Пепеляев.

— Денис Анатольевич, дозор доложил, что эшелон прошел семафор, двигается медленно, с зажженными фонарями и постоянно выдает гудком какой-то сигнал. Кто в вагонах — не разобрать. Петр Григорьевич, как и договаривались, отправляет его в тупик, на склады. Пулеметы и резерв уже на месте.

— Хорошо, Анатолий Николаевич, пойдемте туда. Предосторожность излишней не бывает, но сейчас, кажется, это — не тот случай.

— С чего Вы взяли? Может быть, германцы таким образом хотят ввести нас в заблуждение.

— По гудкам понятно, уж больно интересную комбинацию выводит…