Бешеный прапорщик. Части 1-21

— Да, вроде — нормальный, дело требует, но без закидонов всяких… Любит словечки разные, прям, как наш батальонный командир. Типа, здесь вам — не тут, и потому что — это не оттого. — Иваныч прикалывается, пользуясь случаем. — Но до Вашего высокоблагородия ему еще далеко будет…

Скрипит, открываясь, дверь в блиндаж, и беседа прерывается с появлением гостя, того самого унтера:

— Дозвольте, Вашбродь… — Немного развязный тон меняется, когда он замечает еще одного офицера и, как-то странно глянув на меня, рапортует уже вполне официально. — Унтер-офицер Куцевич…

— Присаживайся, унтер-офицер, гостем будешь. Разговор к тебе есть… Чаю хочешь?

Тимоха наливает не успевшую еще остыть заварку в чистую кружку и придвигает к унтеру.

— Благодарствую, Ваше благородие… — Куцевич делает из вежливости пару глотков и вопросительно смотрит на нас.

— А позвали мы тебя вот зачем… — Правильно поняв его поведение, перехожу к сути дела. — Не расскажешь, откуда у тебя и твоих солдат интересные вещички? Только, чтобы не тратить время, сразу прошу — честно. Про трофеи можешь даже и не начинать — не верю.

Куцевич со вздохом отставляет в сторону кружку, молчит какое-то время, видно, перебирая варианты, затем поднимает взгляд на меня:

— Ваше благородие… Как на духу всё обскажу… Тока дайте слово, что — никому…

— Слово офицера, что всё, сказанное здесь, наружу не выйдет. Этого достаточно?

— Точно так, Ваше благородие… Я ж Вас знаю… Иначе б и разговору не было… С годик назад Вы у нас были, лопатки брали… Ну, штоб сваво выручить…

Стоп!.. Это когда Оладьин своего первого языка брал?.. Нам тогда пришлось Митяя отбивать… Как там того ефрейтора звали?..

— Это ты с Пашкиным тогда был? Всё жаловались, что ни винтовок, ни патронов нет?

— Точно так… Прокопыч, виноват, ефрейтор Пашкин сказал, што Вас солдаты «Бешеным» окрестили… А щас такие сказки говорят… И про княжну, и про Барановичи, и ешо про многое…

— Ладно, про сказки мы потом поговорим, ты нам лучше скажи, откуда всё это богатство у тебя.

— … Тут какое дело-то… Нас, когда сюда определили, народ обживаться начал. Ну, и окрест шастать, мало ли что где осталось опосля германцев… Вопчем, нашли мои архаровцы неподалеку в рощице две повозки, видать, бросили их впопыхах колбасники, когда драпали…

— И там все эти побрякушки и лежали? — Скептически ухмыляется Остапец. — Милай, ты нас за детей неразумных не держи, а? Сами врать умеем почище твоего.

— Никак нет, Ваши благородия… Там тока консерва была, две полные телеги… Вот и решил я оставить всё это во взводе, подкормить своих… А потом как-то раз пошел к ручью, постираться надобно было. Тут недалече, как раз меж нами и колбасниками. Там даже окопов не рыли, сплошное болотце, так, колючки кинули три ряда и всё… Так вот, тока принялся, слышу — шаги, да с той стороны. Я бельишко-то мигом собрал, и — в кустики, в самое время притаился. Германец подошел с кучей фляжек, воды набрать хотел… Вот… Стрелять неможно, решил его тихонько ножиком кончить, да не смог… Уж больно он нашего дядьку Афанасия напомнил… На фабрике когда работал, был у нас слесарь один…

— Ты, что же, из рабочих будешь? — Иваныч ведет разговор, оставляя мне слушать и анализировать информацию.

— Ага… То есть, так точно, Вашбродь… Так тот германец воду набирает, по сторонам оглядывается, видно, пужается. А тут под ногой у меня ветка треснула. Он за винтарем дернулся, да я из куста высунувшись, уже в него уже целюсь. Он на меня смотрит, и просит, мол, не стреляй…

Ага, почти, как у Маугли — водяное перемирие, блин. Ну-ка, ну-ка…

— … Не, он по-русски, правда, еле понять можно было, говорил… Ну, не смог я прибить его… Рука не поднялась… Так и подождал, пока он не уйдет, собрал свои манатки, и давай деру оттудова. А на другой день, всё ж пошел туда, к ручью-то. А на берегу — фляга лежит на самом видном месте. Я к ней подхожу, а из кустов этый же германец высунулся и опять негромко так, «Солдат, не стреляй». А потом выходит, берет флягу и мне протягивает — подарок, мол, говорит.

— А не побоялся, что отраву подсунут?

— Не, он крышку открутил и глоток сделал, мол, не боись. Ну, и я потом. Шнапс там ихний оказался…

— А дальше что? — Тут уж я не выдерживаю и сам влезаю в беседу.

— А дальше… Выпили мы с ним ту фляжку, и поговорили малость. Он раньше в Польше жил, тож слесарил, мастерскую свою держал. Керосинку там кому починить, лисапед тот же… Потом, перед войной уехал в Германию, а потом снова к нам попал, на фронт. Говорит, кайзер — дурак, начал с вами воевать, а надо торговать было… У него три дочки, одна замужем была, да вдовой стала, а двух еще выдавать надоть…

— Вот мы на них и поженимся всем обчеством, когда в ихний фатерлянд придем. — Подает голос молчавший доселе Тимоха, но тут же осекается под взглядом Остапца.

— Боец, если хочешь что-то сказать, — сиди и молчи. — Ставлю окончательную точку в определении правильного понимания текущего момента. — Тимофей, думать надо верхней головой, а не нижней. А то — одно неловкое движение, и ты — отец… В общем, я так понимаю, что подружился ты с этим гансом.