Бешеный прапорщик. Книги 1-9

Только вот вместо ожидаемой суеты и скрипа раскрываемых створок, раздается шум спора, и, среди прочих слов, в том числе и непечатных, извергаемых выведенным из себя артиллеристом, прозвучало: «Не могу, вашскородь, хочь убейте – не велено выпускать». Зря он это пищит. Иван Георгиевич сейчас его прибьет, а все остальные подтвердят, что все было по обоюдному согласию. Оперативно подтягиваюсь к месту баталии, ибо хорошо знаю о тех «теплых» чувствах, которые питают офицеры Русской Императорской Армии к жандармским чинам, тем более, что здесь «качает права» всего лишь унтер. Увидев меня, последний обрадовался, что смог сохранить своё лицо в прямом и переносном значении. Штабс-капитан уже натянул перчатки, и можно было ожидать хрестоматийной фразы «Будешь замечать офицера, скотина!», сопровождающейся определенным действием.

– Ваше благородие, дозвольте обратиться, унтер-офицер крепостной жандармской команды Оглоблин. – И после разрешающего кивка, продолжает. – Не Вы ли будете подпоручиком Гуровым? Вас к себе просят сам начальник команды штабс-ротмистр Мазепенко.

– Увы, любезный, не имею времени визиты делать. На войне и на пожаре, каждая минута на вес золота. Открывай ворота!

– Так, вашбродь, далеко ходить без надобности. Штабс-ротмистр, они туточки – в караулке, уже с час Вас ожидают.

А это уже интересно, «сам начальник команды» меня ждет. Вероятно, жандармы уже получили приказ от Бобыря: «имать, и не пущать». Чуть повернув голову, насчитываю человек двадцать в жандармских мундирах, почти вся команда собралась. Из оружия – только револьверы. Против моих, даже не считая присоединившихся Дунайцев, – абсолютно не пляшут. Стоит только свистнуть, и через минуту здесь будут лежать жандармские тушки, останавливает только одно – это свои, русские, и они выполняют приказ.

Возвращаюсь к колонне, надо предпринять кое-какие меры безопасности.

– Господа офицеры, строй не распускать! – И, чуть тише, даю некоторые дополнительные указания Оладьину и Михалычу. В результате которых, естественно и совершенно случайно, в сторону жандармов направила мадсены пара пулеметных расчетов, изготовившихся «по-вермахтовски», а несколько казаков незаметно направились «до ветру» в сторону караулки.

– Добро, Оглоблин, веди меня к своему начальнику…

Зайдя в небольшую комнатушку, чуть было легкие не выплюнул. Так же и задохнуться можно! После вечернего, прохладного воздуха, меня встречает сизая пелена табачного дыма. За столом, освещенным огнем керосиновой лампы, положив подбородок на руки и ухитряясь при этом еще и курить, сидит весьма упитанный, с вислыми усами «а-ля Мазепа», жандармский офицер. Увидев меня, сует папиросу в пепельницу, изображает вставание со стула и произносит:

– Если не ошибаюсь, подпоручик Гуров Денис Анатольевич?

– Да, подпоручик Гуров, командир Особого партизанского отряда. С кем имею…?

Небрежным движением руки штабс-ротмистр отпускает своего унтера, мнущегося в дверях. Тот захлопывает за собой дверь, причем так быстро, что по комнате проносится легкий ветерок, вихрящий облака никотина и смахивающий со стола пару листов исписанной бумаги. Жандарм моментально их ловит и кладет на место. А толстячок, не такой уже и тюфяк, каким выглядит на первый взгляд.

– Присаживайтесь, господин подпоручик, в ногах правды нет, а я обязан задать вам несколько вопросов. Долг службы, сами понимаете. Позвольте-с полюбопытствовать, а куда это вы собрались на ночь глядя, с солдатиками, да при оружии, да еще и с вещмешками? Ведь есть же приказ коменданта крепости, категорически запрещающий покидать фортецию.

– Благодарю за любезность, господин штабс-ротмистр, но спешу. А что касается приказа генерала Бобыря, – у меня есть свой командир, и его приказ немедленно следовать на соединение с главными силами.

– А какого командира вы имеете в виду – полкового или дивизионного? – Вопрос задан с нагловатой ленцой.

Мелко плаваешь, умник. Молча вынимаю заветную бумагу и, не передавая из рук в руки, демонстрирую ее содержание и снова прячу в карман.

Штабс несколько растерялся, но быстро пришел в себя. Скорее всего, крепостное начальство не соизволило предупредить его о наличии у некоего Гурова подобной «карманной бомбы» и теперь вместо задержания какого-то заурядного армейского подпоручика, предстоит тебе, дорогуша, конфликтовать с офицером по особым поручениям самого генерала от инфантерии Алексеева. Через насколько секунд на мордочке появилось выражение, свидетельствующее о принятии какого-то решения. И его выполнение мне, скорее всего, не понравится.

– Видите ли, господин подпоручик, здесь есть одно, я бы сказал, пикантное обстоятельство. Я не думаю, что его высокопревосходительство, генерал от инфантерии, – произнося эти титулы, Мазепенко аж невольно привстает, – выдавая вам эту бумагу мог предвидеть, что вы откроете боевые действия против, так сказать, своих.

– Я не понял вас, господин штабс-ротмистр, вы пытаетесь меня оскорбить?