Бешеный Тигр Кровавой Хабанеро (СИ)

Пипец! Какой-то Химачи, а совсем не Коноха. Всё это странно. Не, я, конечно, понимаю, что мир шиноби большой, но вроде бы только что про Кибу разговор был, а меня к какой-то непонятной госпоже отправляют в не менее непонятный Химачи. Ещё и замуровали в клетке, демоны. Ух, я бы им нассал в ботинки! Теперь вот понимаю некоторых вредных и злопамятных кошек. Конечно, Васька себе такого никогда не позволял, добрым был, да и я его не обижал. Эх, жизнь моя жестянка! А мне блевать охота. Клетку раскачивает и раскачивает, словно какой-то умник едет на лошади. Трясёт точно так же, как на каретной экскурсии в Петергофе.

А может, правда?

Я прислушался. Точно! Такое мерное постукивание, как звук копыт. Я высунул лапу и поддел когтями тряпку.

Сколько усилий, чтобы стащить с клетки эту фигню, которой меня накрыли. Дорога, поворот, указатели. Воняет навозом. Лошадь рогатая какая-то. Блин, это же бык, точняк! Меня везут в неведомую даль.

* * *

— Тора-чан! Ути моя мусипусечка! Просыпайся, малыш!

Я вздрогнул и проснулся. Кажется, эта поездка доконала. Меня укачало, и я вырубился.

Голос, который назвал меня «мусипусечкой», принадлежал женщине. Клетка была открыта и я осторожно вышел. Куча запахов отовсюду, от этого голова закружилась. Незнакомые вещи, великанша и ноги. Здоровенные ступни в тряпочных туфлях которой стояли возле меня. Голова уходила куда-то ввысь, и я упал на спину, когда попытался разглядеть её лицо. Башка моя котячья странно перевешивает. Умный я, ага. Или уши большие.

— Ох, ты! — видимо, испугалась тётка, и меня подхватили на руки и поднесли к лицу. Ну что я могу сказать? Я — котёнок. Вряд ли взрослого кота можно было бы держать в горсти. Лицо тётеньки было круглым, словно выписанным по циркулю, и щекастым. Накрашенные ярко-малиновой помадой губы, выщипанные в тонкие ниточки брови, фиолетовые тени на веках и копна тёмных волос, заделанная в замысловатую причёску, которую можно было бы назвать «шапочка-гриб».

— Тора-чан, ты такой миленький! — внезапно сладким голоском пропела женщина и её губы сложились в трубочку и потянулись ко мне.

А-а-а-а! Я выставил перед собой лапы, в которые она упёрлась. Всё кошачьи боги! Её губы больше моего лица, точнее, морды, я задохнусь, если она меня поцелует!

— Ути моя мусюсюсечка! Какой скромный малыш, не хочешь, чтобы тебя поцеломкала мамочка, — попытка засосать меня прекратилась, и я с облегчением выдохнул, но лапы не убрал, напряжённо всматриваясь в женщину, во власти которой я находился.

Она отпустила меня на пол, и я сразу юркнул под кресло, которое заприметил, ещё будучи у неё на руках. Сердце колотилось как бешеное. Уф! Это было довольно страшно. Даже в туалет захотелось. Вот блин! И что мне теперь делать? В углу каком-нибудь гадить или как-то просигнализировать? Я же лопну, если буду терпеть! Чем больше я об этом думаю, тем сильнее хочется. Желудок котёнка меньше напёрстка, а вылезает из этого напёрстка…

Выглянув из-под кресла, я увидел, что ноги никуда не делись.

— Эй, женщина! — рискнул выйти я. — Я хочу в туалет! Где тут у вас горшок, унитаз? Я уже и на корыто с песком согласен!

— Ты, наверное, голодный? — «поняла» меня тётка. — Сейчас Сано-кун сделает тебе покушать.

Я поскрёб пол, словно закапывал какашки, выразительно посмотрев на хозяйку. Ну и глупое у неё лицо!

— Ту-а-лет! — раздельно сказал я, чтобы стало понятней. — Ща прямо тут делов наделаю!

Кажется, угроза подействовала, и она сообразила.

— Сейчас, сейчас, Тора-чан! — меня подхватили и с топотом куда-то понесли.

— Вот, это чтобы сделать пи-пи, — посадила меня тётка на горку опилок. — Давай, Тора-чан, ты, наверное, хочешь пи-пи. Сделай тут своё пи-пи.

Она явно издевается. Я хочу, очень хочу, но в зрителях совершенно не нуждаюсь. Вот сама бы попробовала сходить в туалет, когда над тобой склонился некто с глазами, как две луны, и напряжённо за тебя «болеет». И зырит. К тому же я мужчина, хоть и котёнок.

Я сел на опилки. Пахнут довольно приятно, но лучше, конечно, тогда уж улица. Надеюсь, она оставит меня в покое.

— У-хо-ди! — попросил я. — Ты мне мешаешь!

— Ну чего ты? — совсем не поняла меня эта глупая женщина. — Давай. Пи-пи.

— У-хо-ди! — повторил я и отвернулся от неё.

— Ну давай, Тора-чан. Ты так долго был в дороге, от Конохи до Химачи почти сто двадцать километров.

Я навострил уши. Да это же совсем рядом! Хотя… На машине — час, полтора. А на лошади? То есть на быке. Мы, кажется, ехали очень медленно. Я устал, и меня укачало, поэтому уснул. Свет искусственный, значит, уже вечер. Интересно, во сколько здесь темнеет?

— Ладно, я посмотрю, как там твой ужин, — наконец свалила из комнаты тётка. И я возликовал!

Да! Да-а-а… Так хорошо!

В горле странно запершило и раздалось мурлыкание. Ёпрст! Это я? От удивления моё тарахтение прекратилось. Как это делается, я не уловил. И все мои попытки замурлыкать осознанно провалились.

— Тора! Тора-чан! Иди сюда, малыш, тут твоя еда! — раздался голос хозяйки. И, подумав, я рискнул пойти на зов, по пути оглядываясь, где я.