Бешеный волк (сборник)

Впрочем, удивленное раздумье знакомой продавщицы оказалось мимолетным, а вот у меня было несколько вариантов – дать Нине деньги на покупки, для того, чтобы она сразу почувствовала себя хозяйкой, или предложить ей выбирать продукты, и платить самому, чтобы она сразу почувствовала, что хозяин я.

Сейчас уже не помню, как мы разрешили этот вопрос, и уже через пятнадцать минут, я открыл перед ней дверь своей квартиры-мастерской со словами:

– Поверь, Нина, это я еще наводил порядок…

Надо же было как-то оправдываться, а-то увидев бардак в квартире, что она могла бы подумать о том, что у меня в голове?..

Нина вошла.

Посмотрела по сторонам.

Так, как все свободное место в моей квартире уставлено моими картинами, то выходило так, что – куда бы она ни смотрела, ее взгляд упирался в холсты, покрытые краской с большим или меньшим успехом.

Но почему-то Нина остановила свои глаза на кровати.

Довольно обыкновенной.

Полутороспальной.

И, то, что в ней произошла перемена, я увидел сразу. Такую перемену я видел лишь однажды, в Средней Азии, на озере Балхаш – дневной свет мгновенно сменяется ночной мглой.

Фаза молчания длилась совсем не долго, но мне почему-то пришла в голову мысль, что она ожидала, что кроватей в моей квартире, по крайней мере, несколько.

Лицо Нины стало твердокаменным. Каким бывает лицо человека, принявшего окончательное решение по всем вопросам.

Даже по тем, который ей не задавали…

Мне стало как-то неловко, и я, вдруг, пожалел о том, что пригласил ее к себе.

– У меня пуританское воспитание, – не разжимая губ, проговорила она.

– Какое? – сорвалось у меня.

– Пуританское.

Это значит – никакого секса.

Пуританство мне, как-то, не близко. Я отношусь к пуританам как к депутатам – не трачу времени на то, чтобы понять: они дураки или лицемеры.

Вообще-то, секс для меня, не начало взаимоотношений, а их вершина.

И в тот момент, когда Нина пересекла – именно пересекла, а не переступила – порог моего жилища, до секса, по правде сказать, еще было очень далеко. Так далеко, что то, что она заговорила о сексе с порога, меня слегка ошарашило.

Вот тут я и понял, что такое – пыльным мешком по голове, да еще из-за угла.

И подзастыл с несколько приоткрытым ртом:

«Черт побери, неужели нужно было ехать в такую даль за час до полуночи, для того, чтобы сказать художнику именно эти слова?..»

– Если ты попытаешься изнасиловать, меня – я стану кричать! – ее лицо стало ненавидящим.

Собственно говоря, я еще и слова не успел сказать, но если бы сказал, то сказал бы о том, что терпеть не могу никакого насилия. И уж, тем более, насилия мужчины над женщиной.

Но, видимо, ее это не интересовало.

А я вдруг увидел – какое у нее некрасивое лицо – как же может быть не красива женщина, если она не хочет быть женщиной.

Перекошенное, фельтфебельское, мужеподобное – и почему-то подумалось о ее бывшем муже:

«Несчастный…»

Я подумал о нем: «Несчастный», – без всяких кавычек.

– И не надо пытаться меня перевоспитывать! Я не как все, – это были слова врага. Не моего врага, а каких-то никому не известных «всех», причем, как мне показалось, и мужчин, и женщин, в равной степени.

Я потом понял, почему она ненавидела женщин так же как мужчин – потому, что женщины поступали не так, как она…

И еще.

Причем здесь секс?

Просто я почувствовал, что ко мне в дом пришел враг.