Бешеный волк (сборник)

Плебейство, это уверенность в том, что всем интересен.

Довольно навязчиво рассказывая столичные сплетни заполярному лейтенанту, Алик-франт постепенно начинал и сам верить в то, что едет на север именно по тем причинам, о которых рассказывает. Лишь однажды ночью, уже на перегоне Инта-Воркута, он проснулся на своей верхней полке и вновь ощутил щенячий страх. Страх мелкого человека, пойманного на не просто страшном, но еще и постыдном преступлении.

Человека, не имеющего права на человеческое снисхождение.

Тот страх, что проник в него, когда он понял, что смотрящий ему в глаза отец, может убить его.

Потом, Алик ощутит этот страх вновь. Когда будет гнать «Буран» с санями, наполненными песцовыми шкурами, и нервно ощупывать карман, заполненный деньгами…

А на утро, в то время, когда скорый поезд будет подходить к голубовато-серому зданию вокзала с надписью «Воркута» на крыше, спокойствие вновь вернется к нему. И он попросит Игоря:

– Познакомь меня с кем-нибудь из настоящих тундровиков.

– Есть у меня один товарищ в тундре, – лейтенант Дмитриев вспомнил об Илье Облинском, с которым он познакомился несколько месяцев назад, когда Игорь охотился на Нямда-ю, – Кстати, он тоже москвич…

…Москвич в заполярье это редкость.

Москва для тех, кто давно и на долго связал свою судьбу с севером, всегда будет и заманчивой, и нелюбимой за одно и тоже – символизм иной жизни. Так выходит, что Воронеж или Саратов, это что-то расплывчатое, размытое по одной шестой части суши, что и на карте не каждый заполярный житель сразу найдет. И предметом зависти они быть не могут, потому, что в заполярье почти нет династий – у каждого за спиной был свой воронеж или саратов.

Да еще, москвичу переехать в тундру легко, воркутинцу или интинцу в Москву – почти не возможно. Саратовы и воронежи для воркутинца доступны.

А Москва – это транзитная остановка между провинцией и мечтой.

Или таможня.

А еще вернее, приемник-распределитель.

И потому, никто не скажет: «Вот, вы, саратовцы…» – но каждый скажет: «Вот, вы, москвичи…» – словно все в Москве одинаковые, и все – плохие…

Но перемены постепенно проникали за верхний пунктир на карте.

– Поразительно, – сказал Игорь Алику, – Ты из Москвы едешь в заполярье, а от нас даже бомжи тянутся в Москву.

– А зачем бомжи едут в Москву? – удивился Алик.

– За тем же, зачем и олигархи – за лучшей жизнью…

23

Волк не умел нести ответственности за людские оценки.

Он даже не знал, что люди назовут его бешеным …

…Волк очнулся когда рассвело. Очнулся от боли в голове.

Все произошедшее с ним накануне виделось ему смутно, сквозь звон в ушах и непривычное ощущение, выворачивавшее его внутренности через пасть.

Постепенно он вспоминал.

Вспоминал человека.

Нет, не того, что был его другом, а второго, появившегося в избушке не давно.

Не дружившего с волком, и боявшегося его.

Хищник всегда чувствует страх того, кто рядом. Но страх второго человека не был страхом зайца, видящего оскаленную пасть. Его страх таил угрозу; весь вековой инстинкт волка говорил ему о том, что к этому, новому человеку нельзя поворачиваться спиной.

А его друг делал это не раз; и волк был бессилен – он не мог предупредить своего друга.

Волк не мог формулировать мысли, природа научила его формулировать только дела.

Только дела он мог предвидеть.

И только их понять.

Волка не удивил, а лишь насторожил ночной выстрел в избушке. Но еще больше его насторожило то, что из избушки вышел только один, новый человек. И этот человек держал в руках ружье. Ружье его друга.

Реакция волка была мгновенной, и когда стволы, упершись в его, волчий, взгляд, выпустили море огня, он успел пригнуть голову.