Бесики

Относительно подполковников Ратиева, Чоглокова и поручика Дегралье в инструкции было записано, чтобы Языков немедленно по приезде в Грузию арестовал их и выслал в Россию для предания суду военной коллегии. Что же касалось Моуравова, который, по мнению коллегии иностранных дел, никакого радения в порученной ему должности не проявил, а действовал в пользу Грузии и в ущерб интересам империи, поссорил генерала Тотлебена с Ираклием и впутал грузинского царя в преступные против графа заговоры, то его, Моуравова, надлежало арестовать, а его должность вручить находящемуся при графе капитан-поручику Львову.

Кроме всего, по этой же инструкции от капитана Языкова требовали подробного описания Грузинского царства.

Подлинник инструкции был собственноручно подписан императрицей.

Естественно, что после таких наставлений Языков приехал в Грузию, чувствуя себя господином судеб этой страны… Он не пожелал видеть чиновников Ираклия в Ананури и, узнав, что Тотлебен ушёл с войсками в Имеретию, тотчас же отправился вслед за ним. После беседы с Тотлебеном и с Львовым, Языков порядком поостыл.

Львов, по секрету от Тотлебена, сообщил капитану, что Ираклий вёл себя совершенно безупречно и что запутал дела сам генерал.

— Он только и умеет, что хвастаться, а дела и на грош не сделал. Похвалился, что свергнет Ираклия с престола, отберёт у него орден Андрея Первозванного и присоединит Грузию к России. И я, дурак, поверил ему!.. Скоро, однако, я убедился, что генерал способен только присваивать плоды чужих трудов. В Имеретию он попросту сбежал из страха перед Ираклием.

Тут уже Языков решил явиться к Ираклию, но сначала, как сказал ему Панин, попытался прощупать почву и обнародовал письмо императрицы.

Результат, однако, не соответствовал ожиданиям Панина: всюду, где Языков читал письмо, оно вызывало лишь возмущение. Языков попытался произвести впечатление своей надменностью и грозным видом, но ничего не достиг. Кое-где его даже самого напугали и заставили немедленно ретироваться. В селении Али крестьяне хотели избить его спутников дубинами.

Поэтому, когда Языков впервые увидел высокие башни Агджакальской крепости и выстроившихся перед её стенами воинов Ираклия, сердце его затрепетало от радости. Он понял, что ему готовят торжественную встречу, и приободрился. Приняв надменный вид, он едва отвечал на приветствия вышедших ему навстречу минбашей и хотел уже въехать на лошади в ворота крепости, как вдруг двое царских конюшенных схватили под уздцы его коня.

Языков удивлённо оглянулся.

Воины, двумя рядами выстроившиеся по обе стороны дороги, глядели на него угрожающе, не опуская глаз.

Он тотчас же соскочил с лошади. За воротами его встретил Давид Орбелиани, который стоял прямо и неподвижно, как каменное изваяние, и глядел сверху вниз на утомлённого, ссутулившегося капитана. Языков почтительно улыбнулся каменному изваянию, которое, однако, и бровью не повело. Вдруг грянул пушечный залп. Раздались звуки торжественной музыки. Лишь после этого изваяние зашевелилось. Давид Орбелиани уступил дорогу Языкову и лёгким движением руки пригласил его к царскому шатру.

Языков пошёл вперёд, всё ускоряя шаг, между двумя рядами придворных, угрюмый вид которых наводил на него страх.

Он спешил к царю Ираклию, как к спасителю, так как сверкающие гневом глаза вельмож могли вселигь робость даже в железного человека.

Ища поддержки, он оглянулся и увидел Львова, который был ещё бледнее, чем он сам. Тут Языков окончательно растерялся. Нетвёрдыми шагами подошёл он к шатру и, увидев царя, который вместе с католикосом стоял у входа, стремительно опустился на колени.

Ираклий подошёл к нему, поднял его и пригласил в шатёр.

Языков почтительно изъявил свою радость по поводу того, что судьба удостоила его лицезрения прославленного во всём мире полководца. Представив нового посла, капитана Львова, назначенного императрицей взамен арестованного Моуравова, Языков вручил Ираклию привезённую им грамоту.

— Совсем недавно мои подданные прочитали обращение императрицы к ним, — сказал Ираклий Языкову.