Совещание «святых отцов» затягивалось. Правда, вопрос о книгах на словах был разрешён: пастыри душ обязались всемерно распространять книги духовного содержания, во множестве накопившиеся в патриаршей типографии. Но тут же священники в свою очередь стали жаловаться католикосу на свои нужды и затруднения. Церкви были разорены, во многих храмах не имелось не только книг, но даже образов, не говоря уже о дарохранительнице. Священники не имели облачения, от обнищавших прихожан не поступало никакого дохода, и пастыри, чтобы спастись от голода, часто должны были своими руками возделывать взятые в аренду маленькие участки земли. Многих священников трудно было отличить от крестьян. Что же удивительного, если какой-нибудь священник, под давлением нужды, переписывал развлекательную книгу для продажи, чтобы выручить за неё несколько грошей и тем поддержать свою семью?
Антоний терпеливо выслушал все эти жалобы и уже собрался отвечать на них, когда вошедший послушник объявил о приезде государя.
Пастыри поднялись с мест и почтительно приветствовали царя. Ираклий подошёл под благословение к каждому из преосвященных и занял место рядом с католикосом. Епископ бодбийский осведомился у государя о здоровье членов его семьи. Вслед за ним вступил в разговор епископ цилканский, а потом и другие. Во время этой беседы Ираклий обратился к Антонию, рассказав ему о просьбе армянского епископа так, как будто случайно вспомнил о ней, и попросил совета, как поступить.
Антоний недовольно поморщился. Он никак не мог советовать царю отклонить просьбу армянского епископа. Отец Бесики, Захария, обвинял его когда-то именно в том, что он склонен к католичеству; взять под защиту католических миссионеров перед собранием грузинского духовенства значило бы дать повод к новым подобным же обвинениям. Но, вместе с тем, Антонию не хотелось и поддерживать просьбу армянского епископа; участившиеся случаи перехода грузин в грегорианство давно тревожили его. Изгнание католиков из Грузии устранило бы значительную силу, противодействующую армянскому духовенству, и привело бы к грегорианству немало православных грузин, особенно из числа укрывшихся в городе крестьянских детей, подмастерьев и всех тех, кто стремился к торговой профессии.
— Господи, вошли язычники во владение твоё и осквернили святой храм твой! — Антоний перекрестился и опустил голову. После довольно долгого молчания он спокойно, но сурово обратился к Ираклию: — Я понимаю, в сколь тяжком положении находится страна, знаю и то, что нельзя восстановить её, если царская казна пуста, но решать духовные дела, сообразуясь с доводами корысти, считаю недостойным. Эчмиадзинский патриарх без конца рассылает свои послания для прочтения в церквах, чтобы восстановить свою паству против католиков; он запрещает армянам даже обмениваться приветствием с католиками. Почему армянский патриарх так ополчился на католиков?
— Потому, что он действует из корысти, — прервал его Ираклий, — и заботится о своих священниках. Он боится потерять прихожан и лишиться доходов.
— Истинная правда, государь, но наши священники в чём провинились? Вот послушайте их — они доложат вам о своём бедственном положении…
— Разве я сам не знаю, как трудно им приходится, ваше святейшество? Именно поэтому, для благоденствия страны…
— Должны мы продать душу грегорианцам! — неожиданно воскликнул митрополит Тбилисский, который отличался смелостью своих речей. — Зачем же мы осудили Захарию Габашвили, который денно и нощно призывал к изгнанию католиков из Грузии и сам был за это изгнан из наших пределов?
— Я уверен, что это дело рук Захарии, — пропищал епископ бодбийский.
Это глупое замечание вызвало улыбку даже у Антония.
— Захария тут ни при чём, — сказал католикос, — да и душу мы не продадим грегорианскому епископу, если дадим согласие на то, чтобы католическим миссионерам было запрещено приобщать армян к римской церкви.
— Не только армян, но и грузин! — добавил Арсений.
— Да, и грузин! — подтвердил Антоний. — У нас имеются другие, гораздо более серьёзные заботы. Мы должны выкорчевать немало плевел. В доме нашем поселился дьявол, и святая вера иссякнет в сердцах детей наших, если вовремя не пресечём зла…
Ираклий с недоумением глядел на Антония; он не догадывался, чего добивается католикос. Наконец из витиеватых речей Антония он понял, что тот ополчается против светских книг и требует их уничтожения, не делая исключения даже для «Витязя в тигровой шкуре». Ираклий кинул быстрый взгляд на Антония.
— Впервые слышу, чтобы великую книгу Руставели называли источником зла и вместилищем порока. Значит, наши славные предки были слепы!