Бесиво

— Вот то, что я вам говорил, — Черпаков взял меня за локоть, — зелень, как бы заплывающая в фиолет, а красное — в чернь… В природе такого нет, природе такие сочетания противоестественны, а главное, заметьте, ни следа деланья, а так, будто мимо проходил и махнул туда-сюда, чистый экспромт, что в наши экспромтные времена ценится весьма. А вот и моя подсказка, видите, именно так, кривыми небрежными штрихами, будто между делом, на подсознании — полускелет храмового купола, не сразу и заметишь, и так и должно быть! Так! Представляете, сколько материала для мудрых суждений наших полусумасшедших искусствоведов, особенно женского полу. Их хлебом не корми, дай загадки творчества поразгадывать да поперетолковывать так и этак… Стоп! А это что! Ма-кси-и-мушка! Это что такое? Это что за фортель?! А?!

В левом углу, в глубине светло-зеленого, — темно-зеленые очертания… Не подскажи — не заметил бы. Но зорок глаз шефа-вдохновителя. Если приглядеться, не что иное, как женская промежность, правда, весьма скромно и робко…

— Что это? — сурово вопрошал Черпаков, пальцами вцепившись в плечо Максимушки. — Это что за банальность?! Да знаешь ли ты, убогий, что сегодня девяносто процентов всех мазил твоего толка двинуты на сексе. Первый сигнал первой сигнальной системы!

— Да так как-то, — смущенно оправдывался Максимушка, — нечаянно получилось… Щас замажу…

— Стоп! Я тебе замажу!

Черпаков правой рукой взял себя за подбородок, застыл в задумчивости, однако же не отпуская левой рукой плеча мазилы.

— Знаете, — это уже мне, — у позднего Пикассо есть рисунок. Задница наклоненной женщины. Но подписано не «Задница». Подписано: «Женщина». По идее, всякие там феминистки могли бы и возмутиться, но ведь не возмущаются, а мочатся в колготки от восторга. И то, что классик к концу жизни слегка шизанулся на известной теме и по известной причине, — это им нипочем… Классику все можно. А молодому гению? Как думаете?

— Если честно, никак.

— Понял. Беру на себя. Оставляем. Первая дуреха, которая обнаружит, объявит эксклюзив на толкование, а там, глядишь, и толковище… Оставляем! Я ведь, — это опять мне, — за эти годы стал отменным знатоком всей мировой живописной халтуры. Знаю всех придурков поименно. Причем не только кто как мажет, но и, — а это главное, — кто сколько стоит. А бухгалтерия в этом деле, я вам скажу, презабавная, непредсказуемая. Короче — хобби! Это вам не уклейку подсекать в час по штучке.

— Ну почему же обязательно уклейку, я больше по карасям да карпам…

Но Черпаков уже меня не слушал.

— Значит, так, Максимушка. Срочно штампуешь с десяток вариантов, недельку, думаю, тебе хватит. И сохрани тебя Бог от повторов. Сделаешь все в масть, как положено, через неделю разговляемся, прикрываем пост, объявляем тебя народу, и гуляй душа. Второе явление Максима Простакова — мне кайф, тебе — разгул и разврат. С Танюхой твоей, кстати, третьего дня общался по телефону. Обещал, что скоро, вот-вот… Как гипсы снимут, так я ее к тебе запущу. Просьбы по быту есть?

— Есть просьбы! — вдруг зло отвечал Максимушка. — Уберите от меня этого держиморду!

И чуть ли не прямо в глаз ткнул Андрюхе. Тот аж отшатнулся.

— Во сучонок неблагодарный! — возмутился Андрюха. — Я ему только что ширинку не застегиваю…

— А нет у меня ширинки! На вот! Нету! Шаровары хохляцкие. С самого Киева подарок! Хохлы вообще стоя не с…! У их такой национальный обычай, понял!

— Цыц! — гаркнул Черпаков не очень-то грозно. — Разорались тут! Во-первых, ты, Андрюха, запомни: Максимушка не сучонок, а народный талант, и ты с этого таланта свои бабки имеешь. А плюс с моими немалые по нынешним временам.

«Олигарх» нежно и хищно приобнял Максимушку.

— А ты, простакиша хренова, брось капризничать. Если ты мне надоешь раньше времени, отпущу на вольные хлеба. Тогда и посмотрим, сколько ты на плаву продержишься. Так есть вопросы?

— Таньку пришлите. Я на ей жениться буду.

— Ишь ты! Серьезная заявка… Это стоит обмозговать. Народный самородок и эстрадная крикунья… В этом что-то есть! Обещаю в ближайшее время… Короче — записал, думаю. Подождешь самую малость? А? Подождешь!

Снова обнял парня.

— Я ж тебя люблю, дурила ты этакий. Только знаешь, как в ненародной песне поется? «У любви, как у пташки, крылья…» Так что ты мою любовь цени, а я, как стоящую цену тебе оформлю, конечно же, отпущу. Не век же тебе у меня за пазухой. Короче, терпи, казак, атаманом будешь, тем более что шаровары уже при тебе!

И вдруг расхохотался-расхихикался.

— Слушайте, братцы! Тут вот час назад редактор наш бумажку мне показывал, по почте пришла без подписи. Отзыв на наше дело с Максимушкой. Это, значит, так:

Черпанул Черпаков Простакова
Из деревни-села Мудаково.
Ни Париж, ни Берлин, ни Москова
Мудака не видали такого!

— Во козлы поганые! — всерьез обиделся Максимушка.

Зато Андрюха злорадно хихикал в рукав и злобно оплывшими глазенками зыркал.