Они стремительно росли, оплетая его, сковывая, сдавливая, как пленника сдавливает веревка. А когда Инрис был похож на муху, пойманную в паутину, трава резко рванула его в сторону, прикручивая к плотной лиане. Очень скоро он не мог двинуться, не мог даже отвернуться в сторону. Ему только и оставалось, что смотреть вперед.
— Что происходит? — с трудом произнес он.
Язык заплетался, веки казались очень тяжелыми, и у него хватило сил держать их лишь полуоткрытыми. Тяжесть в его теле набирала силу, мысли путались, и чтобы не потерять сознание, ему приходилось снова и снова вызывать из памяти образ Эсме.
— Пришло время заплатить за ночлег, — отозвалась Флавия.
Она хлопнула в ладоши, и из-под земли появились новые растения. Эти не были безобидной травой, нет, они оказались больше и сложнее. Они пока не трогали лежащих на земле людей, разрастаясь вокруг них. И лишь когда подготовка была закончена, она начали нарастать на неподвижные тела, постепенно поглощая их.
— Прекрати! — крикнул Инрис. Повысить голос оказалось сложнее, чем он мог ожидать. — Что… Не смей!
Он все еще был королевским воином, он хотел защитить этих людей. И он думал об Эсме: она бы не хотела, чтобы с ними такое случилось!
— А я ничего больше и не делаю, — пожала плечами колдунья. — Это суоро. Мы на его земле, и он волен делать тут что хочет. Ты должен благодарить меня.
— Благодарить тебя?! За что?
— Ты должен был погибнуть вместе с ними, но я решила, что ты слишком любопытен, чтобы так просто убить тебя.
Помеченных краской людей почти не было видно. На их месте появились огромные бесформенные цветочные бутоны.
— Здесь умирают не все — если я буду убивать всех, это слишком быстро заметят, — продолжила Флавия. — Но кто-то же должен кормить суоро! Поэтому здесь навеки остаются одиночки, которых никто не хватится. А если и хватится, то искать будет в пустыне, что, конечно же, бесполезно.
— Одиночки — как я?
— А ты сообразительный. Я же говорила, что спасла тебя.
— Но эти люди прибыли сюда не одни! — напомнил Инрис. — Все мы путешествовали с караванами!
Флавия подошла к караванщику и пнула его затянутой в изящную туфельку ножкой.
— Ты думаешь, это жалкое подобие человека что-то вспомнит? Завтра утром, когда они все проснутся, их животные будут здоровы, они смогут продолжить путь. О том, что с ними был кто-то еще, они даже не задумаются. Но даже если бы они помнили… ты серьезно думаешь, что из-за тебя они стали бы враждовать со мной? И уж тем более из-за этих бродяг!
Огромные бутоны начали резко двигаться, однако это не было похоже на движение людей. Глядя на них, Инрис почему-то представил, как челюсти хищника пережевывают мясо.
— Это неправильно, — прошептал он.
Головокружение все усиливалось, мысли в сознании переползали тяжело, исчезали, оставляя его в темноте.
Он не пил вино, но он пил сок этих лиан. Должно быть, этого оказалось достаточно.
— Жизнь вообще жестока, — с готовностью подтвердила Флавия. — Что тебе с того? Тебя все это уже не касается.
— Что будет… со мной?
Она не стала отвечать, просто перевела взгляд на служителей в белом, стоявших неподалеку, и многозначительно усмехнулась.
И он все понял — даже в момент, когда его сознание угасало. Он оскорбил Флавию: она была госпожой здесь, а он смотрел на нее с недоверием и не думал склонять голову. Он любил Эсме — и вскоре колдунья узнала об этом. Она не знала Эсме, но уже ревновала к ней — не к Инрису даже, а к тому, что мужчина, приглянувшийся ей, способен желать и любить другую женщину.
Она хотела отомстить ему за то, что сама же и придумала. И у нее получалось! Инрис видел, как исчезают, опадая, цветочные бутоны на земле. Но он так и не успел увидеть, что с ними случилось, он больше не мог держать глаза открытыми.
В наступившей темноте он призывал из памяти образ Эсме и держался за него, пока мог. Он надеялся, что этого будет достаточно, но не сложилось: что-то могущественное, бесконечно сильное и непреодолимое сломило его и утащило в пустоту.
Солл решил, что будет воспринимать все это как затянувшуюся смертную казнь. Если он не смог уберечь брата, разве он заслуживает жить? Он хотел умереть тогда — но ему просто не дали и даже лишили возможности убить себя. Поэтому ему оставалось лишь существовать в окружении чудовищ, ожидая, пока смерть смилостивится и заберет его.
Сначала у него даже получалось. Он видел, насколько сильно его спутники отличаются от людей, и из-за этого так легко было считать их злом во плоти. Все отличающееся чуждо и не нужно этому миру, разве не так?
Оказалось, что не так. Даже если бы он зажмурился, заткнул уши, да так и путешествовал всю дорогу, он все равно почувствовал бы в них человеческое начало. А дочь Делиора Сантойи и вовсе оказалась поразительным созданием — разная, как день и ночь, непостижимая, заставившая его сомневаться в принятом решении.
Вот и теперь она вместе с остальными беспокоилась о людях, чьи кости они нашли закопанными в песок. Разве чудовища так поступают?
— Держи, — Анэко протянула ему флягу с водой. — Ты давно не пил. Почему я вообще должна за этим следить?