Бесконечная история (СИ)

- Наверное, Судьба не оценит тайм-аут в последний момент, - заметил Сэм, поневоле жмурясь и подставляя лицо солнцу по примеру архангела. – Есть обстоятельства, о которых я должен знать?

- Это будет больно.

- Вряд ли это причина для волнения.

- Я буду обессилен в течение нескольких часов, а может и больше. В зависимости от того, насколько все серьезно, - все было просто, а все, что просто, то и правильно. Или то, что первым приходит в голову. Как посмотреть.

- Тогда нам и правда лучше не затягивать? – спросил его Сэм, прислушиваясь к тихому спору Кастиэля и Дина где-то в номере. – Только чтобы Дин… не видел.

- Правильно, деревяшек я на своем веку видал слишком много, - кивнул Габриель, отрываясь от теплого дерева, и посмотрел на Сэма тем простым взглядом, который выражает готовность принять любое решение и жить дальше.

- Тогда… не здесь? – неуверенно заявил Сэм, поднимаясь на ноги.

- Не мнись ты, как юная фанатка, - проворчал Габриель. – Можем на шелковых простынях, я как-то к этим вещам равнодушен. Пошли на зеленую-зеленую полянку, но оттуда я тебя вытащить не смогу по причине отката.

- Прямо здесь, - заключил грустно Сэм и развел руки в стороны. – Весь твой.

- Так неинтересно, - покачал головой Габриель и встал на колени, положив руки ему на плечи. – Я понятия не имею, что будет после. Не приходилось первую помощь больным дьявольским бешенством оказывать…

Среди этой болтовни Сэм поначалу даже не почувствовал боли. Настолько привычный к ней, он не чувствовал ее роста, ждал команды, но не такого подвоха. Он чувствовал свое тело как переплетение миллионов сосудов: артерий, капилляр, вен, ощущал общий ток крови в каждом из них, противоречащий друг другу, хаотичный, полный, это было тяжело морально. Так Габриель получал доступ к его физиологическим процессам. Сэм в ужасе зажмурил глаза, понимая, что сейчас эти сосуды просто развалятся, ведь кроме них он не чувствовал ничего, и его не станет, лишь пять литров грязной крови. Он не двигался, и руки на плечах, давившие с нечеловеческой силой, видимо, удерживали не его, а самого архангела, наверняка чувствовавшего физическое отвращение к демонской крови. Длинные пальцы стиснули кожу через тонкую ткань футболки, но это была ничтожная боль по сравнению с той, что пришла тогда, когда Габриель стал изменять ток крови, пропуская его удивительным образом через себя. Словно сосудов бы стало больше, и часть из них светилась и ощущалась чужой шероховатостью там, где, по логике, и тела быть не должно. Их было меньше, они были короче и слабее, они давно уже не работали без желания хозяина, и теперь их посылали на работу. Этой работы Сэм не чувствовал, ему с лихвой хватало головокружительного до тошноты ощущения того, что его вдруг перевернули с ног на голову, поболтали сосуды из стороны в сторону и перевернули, заставив течь к чужому сердцу, а чужую кровь к его. Она ощущалась как своя и как чужая, как если бы разумом Сэм понимал пределы собственного тела, но чувствовал еще одно, дополнительное. Это было быстро, резко, но еще не больно, нет. Сэм терял сознание, но продолжал видеть. Чувствовал, как легче становится голове, ощущал что-то темное, неохотно выползающее из всех запасников, как чьи-то иные, громкие и светлые мысли приходят куда-то, а мозга уже и нет, как нет и тела, а теперь и сам он бежит по этим тонким красным каналам и панически следует любому сокращению стенок и импульсам, гонящим его и миллиарды таких клеток к одному большому очистителю. И вновь он становится собой, ощущает собственные мысли без налета чужого влияния, но только боль заслонила все это. Боль чужая, боль не его, боль от того, что кто-то не хочет уходить от него, и Сэм не мог заставить этого кого-то страдать и не отпускал, тянул назад, прощал. Допустить этого никак было нельзя. И тогда появилась она, настоящая боль. Возможно, кто-то думает, что тупая, тянущая и ноющая боль страшнее всего, ведь она изма-тывает. Но это те, кто не умеет с ней обращаться. Намного страшнее та боль, что одновременно с телом захватывает разум, и раз за разом накатывает страшными ударами, раскаленными и всеведущими. Тогда не стыдно кричать, срывая голос. Сэм не чувствовал и не слышал, что он кричал. Он не понимал, как он еще существовал, ведь в нем не осталось ни миллилитра нормально функционирующей крови, а та, что отпускала тень, слабела. Сил не было, чувств не было, один крик и сплошная боль. Так… не должно было быть. Он не должен был расплачиваться… так. Он никогда не станет прежним более, никогда не исцелится, эта разбитость навсегда…