Бесконечная шутка (= Infinite jest | отрывок, перевод не завершён)

Всегда понятно издалека, сидит ли еще Шахт в туалетной кабинке у душевой, даже если Хэлу не видно носки шахтовых гигантских сиреневых шлепок под дверцей кабинки сразу от широкого прохода в душевую. Есть что-то смиренное, даже безмятежное в недвижных ногах под дверью. Ему приходит в голову мысль, что поза дефекации – поза покорности. Голова опущена, локти на коленях, пальцы сплетены между коленей. Какое-то скрюченное вечное тысячелетнее ожидание, почти религиозное. Лютеровские башмаки на полу у ночного горшка, безмятежные и, наверное, деревянные, лютеровские башмаки 16-го века, в ожидании откровения. Безмолвные пассивные муки многих поколений коммивояжеров на привокзальных толчках - головы опущены, пальцы сплетены, начищенные туфли недвижны, в ожидании едкого потока. Женские тапочки, пыльные сандалии центурионов, подкованные боты портовых грузчиков, тапочки Папы Римского. Все в ожидании, носки смотрят вперед, слегка притопывают. Здоровые мужики с кустистыми бровями в шкурах, скрюченные у круга света костра со скомканными листьями в руке, в ожидании. У Шахта болезнь Крона[73] - наследие от отца с язвенным колитом - и во время каждого приема пищи ему приходится принимать ветрогонные, и терпеть кучу подколок насчет проблем с пищеварением, и плюс ко всему он приобрел подагрический артрит, тоже каким-то образом из-за болезни Крона, который засел в правом колене и вызывает на корте жуткие боли.

Ракетки Фрира и Дылды Пола Шоу со стуком падают со скамьи и Бик и Блотт бросаются поднять и вернуть их на место, Бик - одной рукой, потому что второй придерживает полотенце.

- Потому что что у нас было, так, посмотрим, - говорит Сбит.

Пемулис любит петь в акустике кафеля.

Сбит тычет пальцем в ладонь то ли чтобы подчеркнуть важность, то ли для подсчета.

- Примерно, скажем, часовая пробежка у команд А, тренировка на час пятнадцать, два матча подряд.

- Я сыграл только один, - вставляет Трельч. - Утром была умеренная температура, Делинт разрешил на сегодня сбавить обороты.

- Народ, который после трех сетов, играли тока один матч, вот Сподек и Кент точно, - говорит Стайс.

- Забавно, как Трельч - как у него начинает скакать температура, как только начинаются утренние тренировки, - говорит Фрир.

- ...положим в среднем два часа на матчи. В среднем. Затем полчаса на тренажерах под надзором гребаных бусинок Лоуча с его планшетом. В общем, скажем, пять часов энергичного движения нон-стоп.

- Поступательных и напряженных усилий.

- Штитт решительно настроен в этом году, чтобы мы в Порт-Вашингтоне песенки не распевали.

Джон Уэйн за все время не произнес ни единого слова. Содержимое его шкафчика аккуратно и организовано. Он всегда застегивает рубашку снизу-вверх до последней пуговицы, словно собирается надеть галстук, которого у него даже нет. Ингерсолл тоже одевается из маленького квадратного шкафчика для старшеклассников.

Стайс говорит:

- Вот тока, кажется, они забыли, что у нас еще пубертатный период.

Ингерсолл, как кажется Хэлу, на вид полностью лишен бровей.

- Говори за себя, Тьма.

- Я грю, что напрягать наш пубертирующий скелет - очень недальновидно, - повышает голос Стайс. - Че мне делать, когда бует двадцать, а я играю нон-стоп, скелетно переутомленный и подверженный травмам?

- Темный прав.

Завитый клочок мутной полирольной шелухи и зеленая нитка спортивной ленты GauzeTex сложно переплелись с синими волокнами ковра у левой лодыжки Хэла, которая слегка раздута и синего оттенка. Он напрягает лодыжку каждый раз, как это замечает. Сбит и Трельч недолго спарингуются с открытыми ладонями, делая ложные выпады и дергая головами, не вставая с пола. Хэл, Стайс, Трельч, Сбит, Рейдер и Бик согласно предписанию академии ритмически сжимают игровыми руками теннисные мячики. На плечах и шее Сбита дикие сиреневые воспаления; Хэл также заметил фурункул на внутренней стороне бедра Шахта, когда Тед садился. Отражение лица Хэла умещается ровно в одну из плиток на стене напротив, и если он медленно двигает головой, лицо искажается и с оптическим звоном снова возвращается к норме в следующей плитке. Особое пост-душевое ощущение общности развеивается. Даже Эван Ингерсолл бросает быстрый взгляд на наручные часы и прочищает горло. Уэйн и Шоу оделись и ушли; Фрир, главный приверженец полироли, ковыряется в волосах у зеркала, Пемулис теперь тоже встает, чтобы отодвинуться от ног и руки Фрира. Глаза у Фрира выпученные и широкие, из-за чего, как говорит Аксхэндл, кажется, будто Фрира то ли бьют током, то ли душат.

А время в дневной раздевалке кажется безграничной глубины; все они были здесь раньше, точно так же, и снова будут завтра. Свет снаружи становится печальней, в костях отдается грусть, края удлиняющихся теней все четче.

- По-моему, это Тэвис, - говорит им всем в зеркало Фрир. - Всюду, где царят бесконечные труд и страдания, за всем стоит долбаный Тэвис.

- Не, это Штитт, - говорит Хэл.

- У Штитта не хватало калиток на крокетной площадке уже задолго до того, как ему попались мы, - говорит Пемулис.

- Пемстер и Хэл.

- Халацион и Пемарама.