Бесконечное движение к свету

Он летел как птица, расположив тело горизонтально земли, расставив в стороны руки. Потом он прижал руки к телу и летел уже как пуля или ракета. В общем, он мог летать как угодно: головой вниз, вверх, сидя, лёжа на боку. Он залетал то с одной, то с другой стороны движущихся машин, мог лететь над ними и даже под ними, в том смысле, что под землёй. Дело в том, что во время полёта он как-то перестал следить за направлением и врезался в край скалы. Никаких последствий, только тень промелькнула перед глазами. Он посмотрел в бескрайнюю синеву неба и резко взметнулся вертикально вверх.

Андрей был уверен, что теперь мог бы полететь в космос, в его самые дальние уголки. Он мог бы смотреть на галактику Млечный путь как на пятикопеечную монету. Он бы одинаково себя чувствовал в чёрной, ледяной бездне пустоты и в кипящих недрах рождающейся или умирающей звезды. Но он никуда не полетел. Он остановился на каком-то невидимом краю. Причиной тому стала внезапно появившееся мысль – «А вдруг здесь существует определённая точка невозврата?».

В армии Андрей служил в Воздушно-десантных войсках. Ему не раз приходилось летать самолётом и прыгать с парашютом. Он с уверенностью мог сказать, что ему знакомо чувство полёта. Но теперь это оказалось не так.

Когда летишь в самолёте и смотришь в иллюминатор, то истинного чувства нет и быть не может. Ведь ты сидишь в мягком кресле, под ногами твёрдое покрытие, а вид из иллюминатора похож на изображение по телевизору. Немного больше чувствуют пилоты но, по сути, управление самолётом сродни управлению тем же автомобилем или кораблём. Совсем другое дело при прижке с парашютом. Здесь ты уже телом чувствуешь воздушные потоки, натяжение купола, вибрацию строп. И тем не менее, когда Андрей совершал прыжки, он в полной мере не испытывал настоящих чувств. Здесь всё дело в том, что он, в своём сознании, ограничивался определёнными понятиями, такими как самолёт, воздух, стропы, купол. И всё. Больше он ничего не пропускал за это ограничение, в том числе и другие впечатления. Делал он это сознательно потому как считал, что если пропустить хотя бы что-то ещё, пусть даже хорошее, положительное, то вместе с ним обязательно проскочит и что-то плохое, отрицательное. Например – а вдруг что-то случиться с самолётом, а вдруг не раскроется парашют, а вдруг запутаются стропы, а вдруг резкий поток воздуха, а вдруг птица врежется в купол? Достаточно было осуществиться хотя бы одному из этих «вдруг» и на дальнейшем своём существовании можно смело было ставить крест. В смысле не распятие, а русскую букву «Х» или латинскую икс. Ну а потом уже и распятие. Люди, в реальности, столкнувшиеся с этим «вдруг» и оставшиеся в живых, резко меняли свою жизнь. В полку, где служил Андрей, из уст в уста передавалась история, произошедшая когда-то с одним из десантников. Самое смешное, что этот десантник, как потом оказалось, боялся высоты. Но армия существует не для того что бы думать и рассуждать а для того что бы исполнять и подчиняться. Когда тот садился в самолёт, никто не обратил внимания на его бледный вид. Во время прыжка всем его сознанием овладела одна единственная мысль – а вдруг парашют не раскроется. И он, действительно, по каким-то причинам не раскрылся. Когда боец это понял, ему не оставалось ничего другого, как только молиться. И он молился. Пусть не по Библии, не по-церковному, просто повторял одно и то же – «Господи… Господи… Господи…». И так всё время, пока продолжалось свободное падение. И в самый последний момент парашют раскрылся. Солдат приземлился целый и невредимый.

Потом, в жизни этого десантника, всё резко поменялось: принципы, взгляды, мировоззрение. На этой почве его даже хотели комиссовать с формулировкой «психическое расстройство». Но кое-как он, всё-таки, дослужил. А на гражданке, стал священником.

Самым страшным для Андрея были первые секунды после прыжка. Он всей своей сущностью ненавидел даже само понятие, связанное с прыжком, которое называлось свободное падение.

Глухой хлопок и резкое встряска тела, иногда довольно болезненное, после раскрытия купола, приносило моральное и физическое облегчение. Можно было, наконец, свободно вздохнуть. И уже окончательно Андрей расслаблялся, когда ноги касались земли. Напряжение за всё это время было настолько сильным, что после первого в своей жизни прыжка Андрей чуть не намочил в штаны. Потом привык, освоился и страх исчез. Он даже считал, что ему нравиться чувство полёта. Но как оказалось, он даже его не испытывал.