Бесконечное лето: Город в заливе (СИ)

— Сначала к главврачу, потом на выписку, потом снаружи знакомые подберут на машине, — перечислил я. — Перееду через границу, сниму комнату, буду, как и раньше, фрилансить за смешные деньги, сидеть в Интернете, читать про вас новости.

— Отбегал, значит, свое? — в голосе доктора послышались какие-то новые нотки. То ли издевка, то ли презрение. — Больше нет желания воевать?

— Честно — уже нет, — сообщил я. — Ни желания такого не имею, ни возможности. Я отдал долг Родине, Родина предпочла взять здоровьем. Расчет окончен, готов плюнуть на все это густой мокрой слюной и как-то устраиваться на гражданке.

— Кто бы меня спросил, хочу ли я отдавать какой-то там долг, — процедил сквозь зубы доктор. — Я бы тому мог рассказать много интересных вещей. Но вот беда — не спрашивают почему-то, просто привозят очередных двадцать раненых и говорят: пожалуйста, помоги. И я, что характерно, помогаю, уже скоро год как. Но хочешь уйти — решай сам, конечно, ополчение — дело добровольное.

— Доктор, — я как-то с опозданием сообразил, что не помню его имени. Игорь, что ли, а может, Алексей. — Ну чего ты хорохоришься? Ты еще ерепениться начни.

— Никогда в жизни не ерепенился, — мгновенно поддержал старую шутку доктор. — Хорохорился — по молодости бывало, не спорю. Но чтобы ерепениться?

Приятно говорить с умными людьми.

— Что я могу сделать, а? — поинтересовался я тихо. — Обстоятельства изменились, я больше не могу воевать, меня теперь куда сильнее привлекает тихая спокойная жизнь, пускай бедная, но не подразумевающая ежедневного риска долгой и мучительной смерти… — я внезапно понял, что почти дословно повторяю дашкины аргументы и осекся.

«Не бойся…»

— Безработный калека, без друзей и близких, без денег, в конце концов, — напряженно закончил я. — Обреченный до конца жизни сидеть на обезболивающем, а ходить как минимум с палкой, коротким «пингвиньим шагом», чтобы не дай бог не потревожить раздробленные и плохо сросшиеся кости. Как я могу вам помочь теперь, как я могу спасать людей, подскажи, что я еще могу сделать?

— А что ты сделал из того, что мог? — прищурился Игорь, а может, Алексей. — Может, как Маресьев, научился с ампутированными ногами управлять боевым самолетом? Нет? Тогда может ты, как Герман, организовал партизанский отряд на оккупированной территории и многие годы успешно руководил им, презирая опасность и этот, как его, «ежедневный риск мучительной смерти»? Что, тоже нет? Вот беда-то, чего не спросишь, ничего у тебя нет…

Доктор наклонился ко мне, во рту у него нервно дергалась незажженная сигарета.

— Ты ведешь себя как щенок, которому прищемили лапку, и теперь он визжит и воет, жалуясь равнодушному городу вокруг на злодейку-судьбу. Вот только городу плевать. И еще щенок — это глупое молодое животное без капли разума, а вот кто такой в этом случае ты? Не подскажешь?

«Я с тобой…»

— Да пошел ты! — я с силой развернул колеса кресла и покатил к двери. Что-то было не так со всей этой ситуацией, что-то было неправильно, но сообразил я это только когда подъехал к тяжелой деревянной двери госпиталя и дернул за ручку. Воспоминание было ложным, ничего подобного при моей выписке не происходило, да и доктора никакого не было, я же сам его придумал, этого несчастного усталого человека, этот тихий голос моей издерганной, погасшей совести.

«Я не оставлю тебя…»

Но было уже слишком поздно, дверь открылась, протяжно заскрипев, и за дверью, за синим летним небом с расцветающими в воздухе черными цветками зенитных разрывов, оказалась тьма, она оскалила зубы и схватила меня, забросив в приятное и вечное небытие.

***

Примечание к части

В главе использованы стихи Пабло Неруды.

Глава 16, где "Бистро де Мартир" вполне оправдывает свою репутацию

Тьма может быть сколь угодно долгой и страшной, длящейся без конца и края и пугающей до чертиков. Но есть у глухой, душной темноты и слабое место: рано или поздно она уходит. Вот и сейчас, после некоторого, очень продолжительного времени, отвратительный липкий мрак вынужден был отступить, и я очнулся. В памяти осталось только ощущение тревоги, непонятного тяжелого страха и явственного напряженного облегчения, как будто чуть было не совершил ужасную ошибку, но в последний момент остановился, чудом удержав равновесие на самом осыпающемся под напряженными ногами обрыве.

Что-то сны в последнее время меня не радуют. Поначалу подсознание вообще не особенно баловало разнообразием, поставляя в основном сюжетные страшилки из непростого военного прошлого. С этим еще можно было жить — я точно знал, что происходящее уже случалось раньше и уверенно фильтровал бывшее от не-бывшего. Но вчера, в полном соответствии с тезисом о переходе количества в качество, вскипевшее мозговое вещество преподнесло мне неожиданный, но от этого не менее гадкий сюрприз. В сны без спросу ворвались персонажи моей нынешней развеселой жизни и принялись там куролесить, беспокоя и тревожа.

А это уже предлагало повод серьезно задуматься, ведь ничего подобного раньше не было, а значит, состояние мое медленно ухудшается.