— Выдало тебе что-то такое, что ты теперь и не знаешь, что с этим делать.
— Да нет…
— Наверное?
— Да безо всяких! Даже хорошо получилось. Лучше чем я думал. Честно!
— Честно? — Алиса была искренне удивлена.
— Абсолютно! — ответил я весело, сгребая её в охапку. — Помнишь, ты сказала что веришь в меня? Сейчас мне необходимо, чтобы ты поверила мне.
— Необходимо? — спросила она с подозрением, но не попыталась отстраниться.
— Потому что иначе…
Я не договорил, потому что Алиса прижала мне палец к губам:
— Я попробую. Но если ты хоть раз обманешь меня или устроишь какой подвох…
— Разве что в шутку, — выговорил я себе условие.
— Но решать насколько это серьёзно буду я!
Я бы развёл руками, но для этого пришлось бы выпустить Алису. Поэтому я только молча наклонил голову в знак согласия.
Мы ещё постояли так немного и я начал собирать свои шмотки. Правда почти сразу Алиса взвизгнула:
— Ну-ка! Быстро! Прекратил этот акт вандализма!
— А что такого? — удивился я. — Я всегда так собираюсь…
Алиса на это только тихо рыкнула и взяла процесс в свои руки. И… В детстве я всегда удивлялся, как такое получается? Когда мама собирала мне рюкзак или чемодан, в ёмкости всегда всё помещалось без особых проблем. Когда же я собирался обратно, приходилось чуть ли не ногами трамбовать шмотки и всё равно, оставалось что-то, чтобы тащить в руках. При том, что что-то в лагере я обязательно забывал. Наверное, женщины владеют какой-особой магией расширения пространства. И вот сегодня, наблюдая за Алисой, я понял, что это у них генетическое и используют они эту магию совершенно бессознательно. И, что самое интересное, как я не напрягал своё магическое зрение, я так и не смог понять, как она это делает. В какой-то момент Два Че возмутилась, что она собирает мои шмотки, а я только пялюсь на неё как дурак. Я объяснил, что пытаюсь понять, какой такой магией она умудряется запихнуть все эти шмотки в явно недостаточную по размерам ёмкость. На это Алиса глубоко вдохнула, явно собираясь сказать мне что-то нелицеприятное, но в конце концов только шумно выдохнула и, сунув мне в руки уже собранный рюкзак, сказала:
— Пошли уже, поедим.
Нет! Я явно что-то не понимаю в этом мире…
В столовой нас ждала заботливо укутанная полотенцами кастрюля о семи литрах заполненная картошкой с тушёнкой и объёмистый сотейник с лечо местного приготовления. Не, если грешников в Аду и правда травят именно так, то нафиг ещё какая-то благодать нужна.
— Странный ты всё-таки, — сказала Алиса, — усаживаясь напротив меня за столиком. — Иногда такой взрослый, Ольга Дмитриевна по сравнению с тобой словно девчонка. А иногда, вот честное слово! Как будто младше Ульянки. Как такое может быть? Кто ты такой на самом деле?
Я задумался. А и правда, кто я такой? Шелуха облетела и истина стала ясна мне во всём своём безобразии. Говорить это было неприятно, но я решил быть честным с Алисой до конца:
— Неудачник. Такой неудачник, что на всемирном конкурсе неудачников я бы занял второе место.
— Почему второе? — удивилась Алиса.
— Потому что неудачник… — на этих словах меня реально перекосило. — За всю мою жизнь только один раз повезло. Выиграл в лотерею поездку в Совёнок. Хотя… При чём тут повезло! Просто понадобился такой…
— И много было этой всей жизни? — на этом вопросе Алиса попыталась изобразить равнодушие, но получилось у неё плохо. Впрочем, это уже не имело значения, ибо я не собирался ничего скрывать:
— Сорок лет.
— И ты правда один из тех самых Девяти неизвестных?
— Как выяснилось, да.
— Как выяснилось?
— Угу. Совершенно неожиданно.
— Бредятина.
— Да я и сам в трансе.
— Странное какое-то общество.
— Тайное! Даже его участники не знают что в нём состоят… Хотя, в этом есть своя логика. Судя по всему, должность писаря Книги судеб самая расходная.
— В смысле? — Алиса даже оживилась. А вот меня начала потихоньку захлёстывать депрессия:
— В прямом. Писари чаще прочих идут в расход. Так что жених я явно безперспективный.
— А мне не нужны перспективы. Мне нужен ты. Ладно, детали потом обсудим. Давай дальше рассказывай! Что не так с этим Совёнком?
— А всё не так. Это химера.
— Что?!
Я объяснил что такое химера.
— Значит… — сказала она медленно, но в голосе начали проскальзывать истеричные нотки, — Пионерский лагерь, которого нет, но мог бы быть… и все мы здесь тоже… нас нет, но могли бы быть… Значит я всё правильно поняла. Ты здесь один настоящий. Я ведь ещё позавчера… перед сном… думала и поняла. Я ведь не помню ничего до этого лагеря… ни маму, ни папу, ни Москву… знаю только, что они есть и всё. Знаю что мы с Ленкой дружим, но… Знаю и всё! А как, что… не помню! Словно не было этого. Ты просил не копаться, я не стала… Но знаешь, это обидно! Быть девочкой, которой нет и никогда не было!
Я потянулся через стол и сжал её кулачок в своей ладони.
— Всё совсем не так, — сказал я тихо.
— А как?
— Здесь все… идеальные, что ли. Вот я такой, каким был бы в четырнадцать — пятнадцать лет, если бы вообще не болел, всё что я умел когда-то я умею идеально… ну, может идеально, как если бы я тренировался для этого всю жизнь идеальным образом.