Бесконечное море

И я тоже, поэтому достаю из своего мешочка вяленое мясо и немного просроченный мармелад «Мишки Гамми». Есть рискованно – для этого придется вытащить изо рта гранулу. Но надо быть начеку, а чтобы сохранять бдительность, нужна энергия. Вороны наблюдают за мной, наклоняя голову набок, будто прислушиваются к тому, как я жую.

«Жирные твари. С чего вы такие голодные?»

Атаки иных принесли вам тонны мяса. В разгар чумы небо почернело от вороньих стай, их тени скользили по тлеющей земле. Вороны и другие пернатые падальщики замкнули петлю Третьей волны. Они питались трупами зараженных, а потом разносили вирус по другим территориям.

Я могу ошибаться. Возможно, мы тут одни: я и мертвый мальчишка. Чем больше проходит секунд, тем безопаснее я себя чувствую. Если кто-то за мной и наблюдает, то, думаю, есть только одна причина, по которой он еще не выстрелил: он выжидает, хочет посмотреть, не появятся ли еще глупые детишки, играющие в солдатиков.

Я заканчиваю с завтраком и возвращаю гранулу за щеку. Минуты ползут еле-еле. Один из самых труднопостижимых моментов после вторжения – если не говорить о том, что на твоих глазах мучительной смертью умерли все, кого ты знала и любила, – это торможение времени при растущей плотности событий. Десять тысяч лет на построение цивилизации – и десять месяцев на то, чтобы ее уничтожить. И каждый день длится дольше предыдущего, а ночи проходят в десять раз медленнее, чем дни. Единственное, что выматывает больше, чем скука от растянутого времени, – это страх от осознания того, что любая минута может оказаться последней в твоей жизни.

Утро. Туман поднимается, и начинает сыпать снежная крупа. Ни ветерка. Деревья словно задрапированы блестящим белым саваном. Если снегопад будет таким слабым весь день, я спокойно продержусь до темноты.

Если не засну. Я не спала больше двадцати часов, и теперь мне тепло, комфортно. Кажется, уплываю.

В полупрозрачной тишине паранойя набирает обороты. Моя голова в перекрестке его прицела. Он высоко на дереве; он, как лев в засаде, замер в кустах. Я для него загадка. Мне следовало бы запаниковать. Поэтому он и не стреляет. Решил отпустить ситуацию. Должна же быть причина, из-за которой я болтаюсь тут рядом с трупом.

Но я не паникую, не срываюсь с места, как перепуганная газель. Я больше, чем сумма моих страхов.

Страхом их не победить. Ни страхом, ни верой, ни надеждой и даже не любовью. Только злостью и яростью.

«Пошел ты», – сказала Салливан Вошу.

Это единственный момент в ее истории, который произвел на меня впечатление. Она не плакала. Не молилась. Не умоляла.

Салливан думала, что все кончено, а когда стрелка часов отсчитывает последнюю секунду, нет времени плакать, молиться и умолять.

– Пошел ты, – шепчу я, и мне становится легче.

Я повторяю эти два слова громче. Мой голос далеко разносится в зимнем воздухе.

Хлопки черных крыльев в лесу справа от меня, недовольный галдеж ворон, и я в окуляр вижу, как на белом и коричневом фоне мигает маленькая зеленая точка.

«Я тебя засекла».

Выстрел будет трудным. Но трудно не значит невозможно. Я в жизни не держала в руках огнестрельного оружия, пока враг не нашел меня на площадке для отдыха на границе Цинциннати. Они отвезли меня в свой лагерь и дали в руки винтовку. Тогда сержант по строевой подготовке вслух поинтересовался, не заслало ли командование в его отделение рингера. Шесть месяцев спустя я всадила пулю ему в сердце.

У меня дар.

Ярко-зеленый огонек приближается. Может, враг знает, что я его засекла. Это не важно. Я поглаживаю пальцем спусковой крючок и наблюдаю в прицел за светящимся пятнышком. Вероятно, он думает, что я с такого расстояния его не достану, или выбирает более выгодную позицию.

Не важно.

Это, может быть, один из бесшумных убийц Салливан. Или какой-нибудь бедолага из выживших, который пытается спасти свою шкуру.

Не важно. Теперь имеет значение лишь одно – риск.

5

В отеле Салливан рассказала мне историю о том, как она застрелила одного солдата за холодильниками с пивом и как ей после этого было плохо.

– У него был не пистолет, – пыталась объяснить она, – а распятие.

– Почему это так важно? – спросила я. – Это могло быть что угодно – кукла Реггеди Энн[1] или пакетик «M&M». Какой у тебя был выбор?

– У меня его не было. Я об этом и говорю.

Я покачала головой:

– Порой оказываешься в неправильном месте в неподходящее время, и никто не виноват в том, что́ в тот момент происходит. Ты просто хочешь, чтобы тебе было плохо, и тогда тебе становится легче.

– Хочу чувствовать себя плохо, чтобы стало легче? – От злости Салливан так раскраснелась, что даже веснушки на щеках исчезли. – Да это бред какой-то.

– «Я убила ни в чем не повинного парня, посмотрите, как я казню себя за это», – объяснила я. – А парень все равно мертв.

Салливан долго смотрела на меня, а потом сказала:

– Ладно. Теперь я понимаю, почему Вош хотел, чтобы ты была в нашей команде.

Зеленая точка приближается ко мне. Она петляет между деревьями, и я различаю за слабым снегопадом, как поблескивает ствол. Это не распятие, тут я больше чем уверена.