Бесконечность

Что делаешь ты там, моя луна,

В безмолвии пустынном?

Встаешь в ночи, одна,

Медлишь, свои пространства созерцая.

Еще ты не устала

Бродить среди равнин небесных вечных?

Ужель тебе всё мало

Скитаний бесконечных?

На жизнь твою похожа

Жизнь пастуха простая –

Встав рано, погоняя

Проснувшееся стадо,

Смотрит спокойно на ручьи, на травы;

Устав потом, приляжет на пригорке,

Иного и не надо.

Скажи, зачем нужна

Жизнь пастуха ему,

Тебе – твоя? Скажи, куда клони/ тся

Мой краткий путь,

Твой вечный, о луна?

Потом – старик седой,

Оборванный, босой,

С тяжелою охапкой за плечами,

Долинами, ручьями,

Колючею стерней, по острым кáмням,

И в бурю, и когда палима зноем

Земля, и когда стынет

В мороз – спешит он, стонет,

Перебираясь чрез ручьи, овраги;

Упал, поднялся, вновь спешит куда-то,

Ни отдохнув ни разу

И ноги в кровь разбив, и вот приходит

Туда, где все стремленья

И все пути кончаются однажды,

К огромной мрачной бездне. –

Туда и канет вдруг, познав забвенье.

Смотри, луна, – такая

Наша доля людская.

Вот человек родился –

И сразу смерть маячит на пороге,

И сразу начинает

Он маяться; и мать с отцом, в тревоге

Над ним склонясь, как могут, утешают.

И подрастет – они всё рядом с ним.

Всё те же – утешенья;

Крепиться и держаться,

С немилостивой жизнью примиряться –

Вот главный их родительский завет.

Но я спрошу, зачем

Производить на свет

И соболезновать – чтоб после тот,

Сам даровав кому-нибудь рожденье,

Вновь утешал?

Видишь, луна, – такая

Наша доля людская.

Но ты – иной породы,

Чем мы, и что тебе земли невзгоды?

Молчишь, скиталица, быть может, что-то

И знаешь о земном существованье –

О боли, о страданье

Людском, и что есть смерть, когда внезапно

Темнеет взор, и почва

Уходит из-под ног, и все что было

Любимо здесь, теряется во мраке?

Быть может, разумеешь

Вещей причины, знаешь, для чего

Рассветы и закаты,

К чему бег лет, безмолвный, бесконечный,

Зачем громов раскаты,

И смех весны влюбленной,

Жара зачем, какая зимам польза

От этих льдов? Склоненный,

Твой лик молчит и ничего не скажет

Простому пастуху. А я гляжу

На величавый ход твой

Над нескончаемой, немой долиной,

Что там вдали прильнула к небосклону,

Когда дорогой длинной

Меня и стадо провожаешь;

На звезды, и – вновь вопрошаю, нем:

Столько лампад – зачем?

Чем занят воздух, в чем значенье этой

Бездонной глубины, что за печаль

Огромная таится в ней? Кто – я?

Так размышляю сам с собой. Покои

Огромные – и без числа жильцов!

Как много у небес и у земли

Работы – непрерывное движенье

И снова возвращенье

На круг, туда, откуда начинали.

В чем смысл, зачем всё это –

Не постигаю. У тебя теперь,

Дева бессмертная, ищу ответа.

А мне простое знанье

Дано: коль где-то есть на свете благо –

В звезд неостывших круговерти вечной

Иль в жизни быстротечной –

Оно не для меня. Мне жизнь – страданье.

О стадо мирное, сколь ты блаженно:

Печальной доли ты своей не знаешь,

Ни горя, ни утраты

Не ведаешь, а если боль и страх

Почувствуешь, то скоро забываешь.

Есть травы, и ручей – с тебя довольно.

Почти весь год привольно

Пасешься тут. Что ж мне? В тени присяду –

И радоваться бы, найдя прохладу.

Нет, лишь сильней тогда моя тоска,

И словно бы заноза в сердце ноет –

Ничто теперь его не успокоит.

Чтоб я желал чего-то?

Нет, и для слез причины нет пока.

В чем видишь ты отраду,

Не знаю, и однако же твой род

Счастливей. Если б знал я, что ответишь,

Спросил бы у тебя: скажи, о стадо,

Ведь ты довольнее всего, когда

Лежишь, лениво погрузившись в дрему?

Но человек устроен по-другому.

Нас в праздности сильней гнетет бессилье.

Быть может, если б крылья

Имел я, чтоб летать за облака,

Счислять светила, с громом

Скитаться среди гор,

Мне было б легче, о благое стадо,

Да, легче, о невинная луна.

Иль может, я не прав,

Когда в земной юдоли

О чьей-то лучшей помышляю доле?

В хлеву, иль в колыбели

Родиться – нет различья никакого?

Печален здесь удел всего живого.