Бесконечность I. Катастрофы разума

— Этот отряд всегда состоял из молодых девушек, — тихо и зловеще сказал Михал Потапыч и засмеялся, — ну что напугал я тебя? Да мало ли. Я эту историю знаю, может, кто ещё узнал и решил сделать себе наколку такую, типа для форса.

Кристина отстраненно кивнула. Девушка-киллер с татуировкой, убивающая по заказу, возможно ли? Левонова поежилась, ей стало нестерпимо холодно, и дело было не в промозглой погоде.

* * *

Тихий спальный район с одинаковыми маленькими одноэтажными халупами. Жилье может быть плохенькое, но зато свое и на собственном обеспечении. Покойного водителя это, как видно, более чем устраивало. Оно и понятно с его графиком работы и постоянными разъездами. Следов кого-то ещё в квартире не наблюдалось. Семьи или женщины тоже. В единственной комнате царил холостятцкий бедлам. Разбросанные вещи, сваленные в кучу автомобильные журналы. Воздух был очень затхлым из-за того, что в комнате постоянно курили, не утруждая открывать окно.

Рауш легонько пнул смятую пивную банку. Ничего, на что стоило бы обратить внимания, в квартире не было. Ничего, что бы прояснило, почему тихого водителя понадобилось убивать.

Макс вышел на улицу. Дышать было гораздо легче, даже несмотря на то, что где-то поблизости заливали бетон. Очевидно, три мужика, сидевшие за обветшалым деревянным столиком, который когда-то предназначался для детских игр, тоже так считали. Они что-то кряхтели друг другу, перекидываясь картами.

— Родная милиция пожаловала, — заявил один.

— Это по поводу Иваныча, — подхватил второй.

Третий пропыхтел что-то невразумительное.

Макс сделал расслабленное выражение лица и подсел к мужичкам.

— Слушайте, отцы, а вы здесь как, постоянно тусуетесь? — спросил оперативник, протягивая мужичкам пачку сигарет.

— Мы не тусуемся, — заметил мужик в синей толстовке с изображением олимпийского мишки — символа ушедшей эпохи, — тусуется вон молодняк, а у нас это досуг, понимаешь.

— И каждый день, — подхватил длинный и костлявый детина. — А ты чего ищешь-то, служивый, может, мы знаем?

— Да мужика из этого дома грохнули, — сказал Рауш, показывая на халупу, — может, слышали?

Мужик в синей олимпийке затянулся сигаретой.

— Ах, хорошо, — сказал он, — а вчера курить вообще не мог. Конечно, слышали. Это же Иваныч, водилой работал у олигарха этого химического. Он с нами любил поболтать, когда время было.

— И часто было? — спросил Рауш.

— Да почти всегда, — заметил длинный детина, — егойный олигарх-то на мотике все кататься любил, поэтому на тачке редко ездил, только по делам да банкетам, но платил исправно.

Удивительный народ, подумал Рауш, эти мужики, все знают.

— А вы в его поведении ничего странного не замечали? — спросил он.

— Бита, — воскликнул мужик в олимпийке, кладя карту на стол. — Да нет, — сказал он, жуя сигарету, — хотя, погодь-ка, он в последнее время какой-то нервный стал.

— Да, точняк, — подхватил второй, — я его на Покров видел, из храма иду, и он идет мне навстречу. Я его «Иваныч, как оно? Не сломалась мотоциклетка у твоего олигарха?» Я всегда его так прикалывал, а он от меня в сторону шарахнулся и в проулок побежал. Ни здрасьте, ни до свидания.

— Во-во, — сказал мужик в олимпийке, — у меня тоже такая оказия с ним была, я уж думал, не белочка ли его посетила.

— Много пил?

— Да не особо, — сказал мужик в олимпийке, — просто знаешь, когда делать нечего, тоже одуреть можно.

— Ясно, — кивнул Макс, — а чужих здесь не видели? Никто не захаживал?

Мужик в олимпийке осклабился.

— Навроде тебя, что ли?

— Ну, типа того, — кивнул Рауш. Мужик покачал головой.

— Не, мужиков не было, — сказал он, — девица тут шаталась, одна.

О как, подумал Макс, это уже интересно.

— Что, к Иванычу пассия приходила? — спросил он.

Мужик в олимпийке засмеялся и заложил сигарету за ухо.

— У, брат, это пташка явно не для Иваныча, — сказал он, — разодетая, расфуфыренная, маникюр, руки гладкие, как бархат, и запах таких духов, что Иванычу, если бы он продал себя в рабство, не хватило бы такие купить. Шанзелизе, одним словом.

— А чего же она тут делала? — спросил Рауш.

— Так то-то и странно, что Иваныча искала, — сказал длинный детина, — говорила, что ей водитель нужен.

— Как выглядела?

Мужик в олимпийке хмыкнул.

— Слушай, я тебя завтра не узнаю, — честно сказал он, — помню, что высокая, лица было не разглядеть, капюшон надвинула. Но ты знаешь, она вот рядом стояла, а от неё холод чувствовался, будто могильный. И голос такой тихий, низкий, будто оттуда, — мужик показал на асфальт.

— У тебя белая горячка, — сказал длинный детина, — тебе спьяну и не такое почудится, нормальная девица, ну да, капюшон надвинула так, что только губы видны, а губы накрашенные. Помада дорогая. Я так кумекаю, что она светиться не хотела, может, у неё папик богатый, а она от него на сторону гуляет.

— У самого у тебя горячка, — возразил мужик в олимпийке, — а я говорю, что видел. А Иваныч-то, как и сдвинулся после ейного визита.

— А он ничего не говорил про визит, Иваныч? — спросил Рауш.

Мужик в олимпийке пожал плечами.