Бесконечность любви, бесконечность печали.

А спустя неделю во время ночной бомбежки вся семья погибла - брат, сестра, родители. Девочку спасло то, что за день до этого вместе с помощницей по хозяйству она отправилась за продуктами в пригород Дрездена, где у женщины жили родственники. На ферме они задержались надолго: возвращаться было страшно, бомбежки продолжались.

Когда же наконец вернулись, сразу и не поняли, куда попали. Кругом руины, на месте их дома - огромная воронка. На соседских подворьях в развалинах копошились люди, что-то искали, плакали, причитали. От них девочка и узнала: их дом был разрушен в первую же бомбежку прямым попаданием. Никто не выжил. Удалось найти лишь куклу, которая странным образом осталась цела. Только порезанное белое платье почернело от грязи и копоти.

Постояв на развалинах, женщина взяла девочку за руку и отвела к городской управе. Там ее внесли в какие-то списки, покормили и спустя пару дней отправили на запад, к дальним родственникам по папиной линии, у которых к тому моменту тоже никого не осталось: двое сыновей погибли на Восточном фронте. Убитые горем, те приютили девочку, вырастили ее до совершеннолетия, дождались поступления в университет и в течение года один за другим умерли. Словно выполнили последний долг.

Вскоре девушка вышла замуж за такого же сироту-студента, у пары родилась дочь, которую и назвали Хильдой. Время было тяжелое: страна поднималась после войны, денег не хватало, и единственной игрушкой мылышки оставалась старая кукла, которой мама перед своим венчанием сшила новое белое платьице...

- Вот она, - Хильда на минуту вышла из комнаты, вернулась с куклой в белом платье и протянула Вадиму. - Ее историю мама рассказала мне перед смертью. И призналась: всю жизнь испытывала груз вины перед братом и сестрой. Просила меня передать куклу потомкам... Зовут ее Марта. Перед свадьбой с Мартином я заказала для нее у портнихи новое платье, точную копию моего... - Хильда грустно улыбнулась. - Увы, Бог не дал мне дочери, внуков, мне некому будет ее передать, некому будет менять платья... Я хочу, чтобы ты взял ее себе, хранил. Пусть о ней позаботятся твои дети. Обещаешь?

Рассматривая куклу, Вадим замер, поднял на женщину удивленный взгляд и глухо ответил:

-      Хильда... Это очень большая ответственность... Я не уверен, будут ли у меня дети. У меня мог быть сын, но он умер при родах: женщина скрыла от меня беременность и вышла замуж за другого, - пояснил он и сделал паузу. - И наоборот: женщина, от которой я хотел бы иметь ребенка, ждет его от другого, - с горечью поделился он, взглянул на покрытое сетью микротрещинок миловидное фарфоровое личико и протянул куклу Хильде. - Извини, не могу взять. Как и обещать. Извини.

-      Не за что извиняться, Вадим... - понимающе кивнула та, бережно приняла куклу, поправила ей платье и вздохнула. Теперь понятна причина состояния Вадима: во всем виновата любовь. -Хорошо, пусть она пока хранится у меня. Я уверена, что придет ее час. Главное, не забудь о моей просьбе. А теперь расскажи мне об этих женщинах. Кто они? Как выяснилось, мы с Мартином ничего о тебе не знали, - сокрушенно покачала она головой. - Ты их любил? Ой, надо добавить дров в камин! - тут же подсказала она, как бы дав ему время обдумать ответ.

Пауза, во время которой он ворошил угли, подбрасывал дрова, пришлась кстати. Закрыв дверцу, Вадим какое-то время понаблюдал за пламенем, принявшимся жадно лизать сухое дерево, затем сел на пол, подтянул к себе колени и, глядя в огонь, наконец ответил:

-      Любил. Первую - очень давно. Вторую... Вторую люблю и сейчас... Несколько месяцев назад я встретил женщину, с который хотел бы прожить всю жизнь. Но не судьба, - произнес он едва слышно.

И столько неприкрытой боли прозвучало в его словах, что Хиль да даже растерялась. Встав с кресла, она опустилась на пол рядом с Вадимом, обняла, склонила его голову себе на плечо, погладила, по коротко стриженным волосам, посмотрела на озаренное яркими сполохами лицо и вспомнила, как когда-то в минуты душевных травм точно так же жалела и успокаивала сына.

«Бедный мой мальчик! - Хильда не в силах была справиться с поистине материнской жалостью. - Плачь, родной, плачь, - заметила она слезу на его сомкнутых ресницах. - Слезы очищают и смывают боль. Мы все, мальчики и девочки, приходим в этот мир с открытым сердцем, с нежной, беззащитной душой. Вот только нам, девочкам, плакать позволено, а мальчикам - нет. Воспитываем сыновей под лозунгами «мужчина должен быть сильным», «плакать нельзя», «надо учиться терпеть боль, скрывать чувства», - размышляла она, продолжая поглаживать его по голове. - Оттого и покрываются наши сыночки толстой корой, как дерево... А ведь сломай неосторожно веточку, задень кору - там все нежное, беззащитное, живое... И плачет от боли...»

-      Расскажи мне об этих женщинах, - вновь тихо повторила она спустя время. - Как их звали?