Бесконечные дни

Наутро Джон Коул разбудил меня, тряся за руку. Нельзя тут лежать, надо что-то делать, сказал он. И точно, вода уже покрыла его койку и собиралась поглотить мою. Воняло крысиной мочой, этот запах ни с чем не перепутать. Теперь я припоминаю, что мы видели и самих крыс, десятками – они плыли, спасая свою жизнь. Мы выбрели вброд на так называемый плац. Люди выбегали из бараков, пристегивая на ходу подтяжки. И оказалось, что поблизости нету высокого места. Как это у нас тут потоп, почему, спрашивали мы. Что за гений построил этот форт. И правда, теперь, когда дождь и паводок нам намекнули, стало ясно, что лагерь расположен очень странно. Представьте себе огромную ракушку, а за ней холмы, и то, что раньше было удобным маленьким ручейком, перехлестывало через окружающую лагерь стену. Которая уже исчезла. Ночные пикеты с растерянным видом стояли на стенах. Какой-то бравый горнист протрубил побудку, но мы, черт побери, уже и без этого все пробудились. Майор, прямо сказать, плыл. Теперь все три сотни солдат вознамерились залезть на крыши бараков – похоже, ничего больше не оставалось, – а десятки других вскарабкались на деревья – если они и боялись высоты, то ничем этого не показывали и облепили деревья, как обезьяны, только что в форме. Мы с Джоном Коулом пробуравили тяжелую как свинец воду и тоже вскарабкались на дерево.

Мы еще даже доверху не долезли, как в отдалении зашевелилось что-то странное. Ни один из нас никогда ничего подобного не видел. Похоже было, как будто кто-то вылил океан на лес сверху, взял и выплеснул туда, и теперь океан делал то, что ему положено с научной точки зрения, и несся, перемалывая все на своем пути, вниз, к нам. Тут мы были как три сотни очень маленьких и глупых зверьков, которые попытались спастись, забравшись на низенькие крыши. Майор выкрикивал приказы, почти срываясь на визг, и сержанты повторяли за ним, а люди пытались повиноваться. Но что же приказал майор? Что кричали сержанты? Куда нам идти? Мы уже стали обитателями мелководного моря. Идущая на нас волна казалась двадцатью футами смерти. Потоп пришел так стремительно, что мы не успели бы и пари на него заключить. Не успели бы книгу открыть, чтобы записать туда ставки. И вот это злобное дикое чудище достигло лагеря и разлилось по нему, притащив с собою половину леса. Стволы, ветки, кусты, медведей, оленей и бог знает еще каких тварей, птиц и аллигаторов, хотя, по правде сказать, аллигаторов я тут, наверху, не видел. Волков, барсов и змей. А потом вода прихватила все с собой – все, что ей удалось отшвартовать и сдвинуть. Ребятам на крышах пришли самые плохие карты – их словно сама природа рукой смахнула со стола. Я чувствовал, как наше дерево гнется от силы воды, а было оно двенадцати футов в поперечнике у основания. Ох, как оно гнулось. А потом разогнулось. И мы были как стрелы, когда их толкает тетива. Держись, Джон Коул! Держись, Томас! И мы держались, цеплялись, впивались изо всех сил, а огромное старое дерево звенело в бурлении воды, – наверно, я больше никогда не услышу такого звука, в нем была почти музыка.

Утонули, наверно, десятки солдат. Уотчорн и Перл, может, и хотели бы быть среди них, но выжили. Я и Джон Коул. Благодарение богу, Джон Коул. Майор и две сотни прочих. Спаслись по большей части те, кто залез на дерево. Крыши были слишком низкие. Потом вода спадала неделями, и мы подбирали тела в низинах. Горожане приходили и помогали хоронить. У них-то хватило ума не ставить город на пути паводка. Тогда мы догадались, почему земля в этом месте имеет форму ракушки. Проклятые строители.

Потом по лагерю прошло странное поветрие. Может, это была желтая лихорадка или вроде нее – такая, что любит сырость. Наш скот, конечно, весь погиб, а сухие припасы стали мокрыми. Горожане делились с нами чем могли, но майор сказал, нам нужно возвращаться в Миссури, несмотря на то что трава в прериях только проклюнулась.

Наш вояж окончен, сухо сказал он. Остроумие майора. Кроме него, ничего сухого в лагере не было.