Бесконечный тупик

И правительство тогда, конечно, «прокормило». Как делало это и раньше. Именно правительство, а не «общественность». Вклад государства в ликвидацию неурожая 1891 г. несоизмерим с вкладом «общества». Помощь последнего ограничивалась в основном газетной истерикой о «вымирающем русском крестьянстве», которое конечно до такого состояния «довели» и довели, конечно, «власти». Но это ясно. Мне интересно другое. Ведь когда в 1921 г. начался голод в Поволжье (первый Голод с эпохи смутного времени), крестьяне, веками привыкшие к СВОЕМУ правительству, тоже, наверное, «смеялись», тоже думали, что «правительство прокормит», тем более, что это правительство совсем недавно вывезло у них всё зерно, включая семенной фонд. Думали: «не могут же они»; «они понимают, что нам нечего есть, знают». По официальным данным погибло 5 миллионов. Как только начался настоящий голод, из деревень По-волжья первым делом убежали все советские чиновники. Единственная организованная группа, которая осталась в сёлах, – священники – накормить людей не могли. Единственное, что было в их власти, это помочь своим прихожанам уме-реть достойно, не по-зверски. В Воронежском уезде толпы крестьян ходили по полям с обновлённой иконой «Достойна есть». Священники устраивали торжественные встречи иконы с колокольным звоном, молебнами. В окрестных дерев-нях также стали появляться обновлённые иконы, и не только в храмах, но и в домах крестьян. А что оставалось делать? – молиться и умирать. И вот на этом этапе новое правительство наконец помогло. Но не хлебом, ибо не хлебом единым… (577) Воронежский губернский ревтрибунал возбудил уголовное дело против контрреволюционных молитв о дожде и хлебе. В приговоре от 22.10.1921 года отмечалось:

«Научно-психиатрическая экспертиза установила развитие эпидемии массового религиозного психоза».

Большевик Ногин на ХII съезде живописал исключительную храбрость и мужество колониальной администрации:

«Кое-кто из статистиков совершает целые подвиги. Например, на Кавказе некоторым товарищам пришлось подвергаться опасностям во время обвалов. В Самарской губернии им пришлось точно так же испытать целый ряд лишений вследствие того, что тех лошадей, на которых они двигались, съедали».

Стихийные бедствия: обвалы, туземцы. И доблестные, научные евреи, с гроссбухами учитывающие доставшееся поголовье, причём поголовье (596), обратите внимание, одержимое религиозным психозом. Я читал протоколы и думал: ну хоть кто-то, хоть один «чудак» не выдержит, закричит: «Что же мы наделали! Нет нам прощения!» Ничего подобного. Общая атмосфера – ЛЁГКАЯ, ШУТЛИВАЯ. Специально подсчитал, пометка «смех в зале» встречается в протоколах этого съезда 49 раз! Весёлые, молодые учёные, собравшиеся на университетский капустник. Всё ещё знают, и вся жизнь ещё впереди.

Мартынов-Пиккер изрёк на том же съезде: «Источник силы нашей коммунистической партии и властвующего у нас пролетариата заключается в том, что они, низвергнув все кумиры, продолжают молиться одному Богу, богине разума, исторического разума.»

И там же самовлюблённый Зиновьев на вершине своего политического могущества:

«Мы – марксисты, и поэтому мы слышим, как трава растёт. Мы видим на два аршина под землёй».

Но не так глупо. Вместе с самодовольной еврейской тупостью, еврейская же и хитрость:

«Сейчас поднимает голову великорусский шовинизм … Опасность (голода) была … велика потому, что середняк-рабочий не мог примириться с фактом людоедства и т. д. Но все же это ничто по сравнению с тем, что может быть, если у нас начнутся национальные трения. Если у нас в Советской России начнутся массовые национальные трения, то это будет таким ударом коммунистическому интернационалу, от которого он не оправится много лет. Если бы у нас дело дошло до таких трений, это было бы гораздо опаснее, чем даже голод и людоедство, которое мы пережили…»

Главное не называть фамилий и адресов. Единственная забота – страх, как бы не узнали. Ни один колонизатор-европеец не дошёл бы до такого плоского, трусливо-животного эгоизма. Розанов в «Апокалипсисе» буквально мечтал о захвате России немцами. И действительно, всё равно бы произошла ассимилляция и Россия стала бы в конце концов независимой (как Индия и все другие колониальные страны, даже самые маленькие). И уж как о несбыточном счастье писал Розанов тогда в письмах о крепостном праве. «Какое счастье быть чьим-нибудь крепостным». Конечно, по сравнению с зиновьевыми счастье. Свой, родной по крови, и в общем умный, в общем благожелательный, в общем заботливый. Чтобы помещик не помог своим крестьянам – голодающим, погорельцам, больным холерой? Невероятно. А о большевистской политике по отношению к крестьянам с исчерпывающей полнотой сказал товарищ Осинский ещё в 1919 году (VIII съезд):