«Когда русские хотят быть любезными, они становятся обаятельными. И вы делаетесь жертвой их чар, вопреки своей воле, вопреки всем предубеждениям. Сначала вы не замечаете, как попадаете в их сети, а позже уже не можете и не хотите от них избавиться. Выразить словами, в чём именно заключается их обаяние, невозможно. Могу только сказать, что это таинственное „нечто“ является врождённым… Такая обаятельность одаряет русских могучей властью над сердцами людей. Пока вы находитесь в их обществе, вы порабощены всецело. И обаяние тем сильнее, что вы убеждены, будто вы для них – всё то, чем они являются для вас. Вы забываете о времени, о свете, о делах, об обязанностях, об удовольствиях. Ничто не существует, кроме настоящего мгновения, никого, кроме того лица, с кем вы в данную минуту разговариваете и кого вы всем сердцем любите. Желание нравиться, доведённое до таких пределов, неизменно одерживает победу. Но желание это совершенно естественно и отнюдь не может быть названо фальшью. Это природный талант, который инстинктивно стремится к проявлению. Чтобы продлить иллюзию быть может, нужно сделать только одно – остаться, не уходить. Но, с отъездом, исчезает всё, кроме воспоминания, которое вы уносите с собою. Уезжайте, уезжайте скорее – это наилучший исход. Русские – первые актеры в мире. Их искусство тем выше, что они не нуждаются в сценических подмостках… Вас забывают, едва успев распрощаться».
Доведённое до пределов стремление нравиться приводит к полному неумению не нравиться. Или нравиться, или никак не общаться. Но отношения между людьми и построены на этом «никак». Поэтому европейское «никак» добродушное, вежливое, русское – злое, сердитонасупленное. На конце оба типа русского общения сходятся (ибо и то и другое лишь модификации бессмысленного стремления к власти): обаятельный палач, красующийся своей профессиональной ловкостью перед жертвой и тут же заканчивающий диалог официальной развязкой.
Ошибка иностранца в том, что он принимает радушие за доброту, хотя само по себе русское радушие легко переходит в издевательство или – в другую сторону – в сглаз.
Ошибка русского в том, что он принимает доброту и сочувствие европейца за радушие и удивляется «почему так мало». Мало, зато искренне. Точнее, искренность европейца твёрже. У европейцев существует понятие «заботы» (особенно у немцев – «зорген»). Это очень глубокое и серьезное слово. По-русски значение то же, но в 100 раз слабее, да и вообще есть оттенок пренебрежения: «вот не было заботы».
Отсутствие заботы это не легкомыслие, не «ветренность». (Некоторые европейские народы гораздо легкомысленнее и ветреннее). Тут различие гораздо серьёзнее. Тут иное отношение к другому "я", другой личности. Более поверхностное, более жестокое.
693
Примечание к №674
Розанов писал в самом конце «Уединённого»:
«Отчего же я так задыхаюсь, когда говорят об „общественности“? А вот точно говорят о перелёте галок. „Полетели к северу“, „полетели к югу“. Или: „люди идут к целям“: но я знаю, что всякое „идут“ обусловлено ДОРОГОЙ, а не тем, КТО „идут“. И вот отчего так скучны эти галчата. И потом – я не выношу самого шума. А где галки – всегда крик».
694
Примечание к №676
Однажды в 1918 году Крупская поехала с Лениным на будущие Ленинские горы. По дороге встретили мужика. Разговорились. Перешли к теме Ленина. Крестьянин, по воспоминаниям Надежды Константиновны, и говорит:
"Что же, жить неплохо теперь … Ленин вот только мешает. Не пойму я этого Ленина. Бестолковый человек какой-то. Понадобилась его жене швейная машинка, так он распорядился везде по деревням швейные машинки отобрать. У моей племянницы вот тоже машинку отобрали. Весь Кремль теперь, говорят, швейными машинками завален (736)
".Бедняга не понимал, что полпотовцы экспроприировали машинки как «орудия производства». Мне кажется, что многие историки вслед за этим безымянным крестьянином допускают ту же ошибку, пытаясь найти РАЦИОНАЛЬНОЕ объяснение революционного мракобесия.
695
Примечание к №640
Вот из воззвания «Молодой России»:
«О Романовых – с теми расчёт другой. Своей кровью они заплатят за бедствия народа, за долгий деспотизм, за непонимание потребностей. Как очистительная жертва сложит голову весь дом Романовых. Мы изучали историю Запада, и это изучение не прошло для нас даром: мы будем последовательней не только жалких революционеров 48-го года, но и великих террористов 92-го года; мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем было пролито якобинцами в 90-х годах».