Бесконечный тупик

Тут и моя локальная трагедия. Сам я человек, живое существо, но оцениваться и существовать в бесконечно родном мире моей родины могу лишь как литературный персонаж. (945) Моё определение, фиксация в литературном мире будет зависеть от идеального замысла русской истории. Ну, а о замысле этом можно догадаться. Так пропишут, так вставят, что уж лучше никак.

Набоков с горечью писал 20 лет назад в послесловии к русскому изданию «Лолиты»:

«Как читатель, я умею размножаться бесконечно и легко могу набить огромный отзывчивый зал своими двойниками, представителями, статистами и теми наёмными господами, которые ни секунды не колеблясь, выходят на сцену из разных рядов, как только волшебник предлагает публике убедиться в отсутствии обмана. Но что мне сказать насчёт других, нормальных читателей? В моём магическом кристалле играют радуги, косо отражаются мои очки, намечается миниатюрная иллюминация … а совсем в глубине – начало смутного движения, признаки энтузиазма, приближающиеся фигуры молодых людей, размахивающих руками… Но это просто меня просят посторониться – сейчас будут снимать приезд какого– то президента в Москву».

И это ещё не вся ирония. Это только начало. Я же не Набоков лолитовского периода. И не Набоков эпохи «Дара». И не Набоков эпохи Годунова-Чердынцева. Я вообще не Набоков. Я Одиноков. Одиноков – 0. Набоков пародировал то, что было (полемика в эмиграции), я – то, чего нет. И не будет. Набоков в «Даре» описывал сибирскую жизнь Чернышевского:

«Ссыльным он зимними вечерами читал. Как-то раз заметили, что хотя он спокойно и плавно читает запутанную повесть, со многими „научными“ отступлениями, смотрит-то он в пустую тетрадь. Символ ужасный!»

Символ ужасный! (946)

И мало того. Мало того, что я ноль. Этот ноль ещё пустят в дело, положат где-нибудь резиновой прокладочкой, приладят в механизм. И ноль в хозяйстве пригодится, и ноль в дело пойдёт. В Нолинск на фабрику валенок (там есть, я по БСЭ смотрел).

Вот теперь уже на эту тему всё. ТАК живи!

944

Примечание к №901

Тысяча страничек, копеечка к копеечке. Можно и закругляться.

Стравинский вспоминал об истории создания своего «Петрушки» (сочинён-ного в 1911 г.):

«Мне захотелось развлечься сочинением оркестровой вещи, где рояль играл бы преобладающую роль… Когда я сочинял эту музыку, перед глазами у меня был образ игрушечного плясуна, внезапно сорвавшегося с цепи, который своими каскадами дьявольских арпеджио выводит из терпения оркестр, в свою очередь отвечающий ему угрожающими фанфарами. Завязывается схватка, которая в конце концов завершается протяжной жалобой изнемогающего от усталости плясуна».

По поводу этой фразы эмигрантский критик Борис Филиппов заметил в одной из своих статей:

«Характерно, что Стравинский замыслил свою партитуру, как ПОБЕДУ оркестра, как целого, как СТИХИИ, как ИСТОРИИ, над одиноко ИЗНЕМОГАЮЩЕЙ ЛИЧНОСТЬЮ, притом – РЯЖЕНОЙ, БАЛАГАННОЙ: Петрушкой-роялем … И всё-таки – бедный Пьеро-Петрушка! Хотя – социально там, исторически, – ты истекаешь всего-навсего „клюквенным соком“, но ведь по-плотски, телесно – ты истекаешь своей кровью-рудой… Ты, русский многострадальный ИНТЕЛЛИГЕНТ, ЛИШНИЙ ЧЕЛОВЕК русской классической литературы, лишний и в наши машинные времена. Ибо „Медный Всадник“ обернулся машинно-коллективистическим пеклом, обездуховленным и обездушенным … Пьеро-Петрушка – всегда битый, всегда страдающий, всегда вместе с тем топорщащийся ИНТЕЛЛИГЕНТ…»

(Из статьи, написанной в 1968 г. и посвящённой ахматовской «Поэме без героя».)

945

Примечание к №943

Сам я человек, живое существо, но оцениваться и существовать в бесконечно родном мире моей родины могу лишь как литературный персонаж.

Мать на кухне:

– Наш-то совсем плох. Врачи говорят, этой весной умрёт. И ти-ихо так.

А сама плачет. Это поздним вечером на кухне. А за стеной в темноте отец лежит.

И вдруг он громко:

– Нее, не нао, не нао! Я жиой, жио-о-ой! Я сы-ышу!

946

Примечание к №943

Символ ужасный!

В чём же кардинальное отличие от Розанова? Его бурная жизнь, в десятках тысяч разговоров, диалогов, споров с огромным количеством людей (и каких людей!), нашла своё выражение в сотнях статей. Статьи – в десятках сборников. А сборники вылились в «Опавшие листья» (все темы, даже обороты рассыпаны по отдельным статьям, а до этого – в разговорах).