Бесков

Но, достигнув своего, Габрилович лишь едва намекнул на зреющие противоречия в «Спартаке». О которых наиболее внятно с экрана говорит Н. П. Старостин. Особенно красноречива такая мысль: «Гайки можно закручивать до предела, но не больше. Иначе резьба соскочит. Вот у Константина Ивановича закрутка гаек в решающие моменты слишком чрезмерна. И резьба не выдерживает».

Впрочем, если судить по отснятому материалу, «резьба»-то как раз в чемпионский сезон выдерживала. Футболисты собранны, серьёзны, вдумчиво слушают наставника — разминаются только по-разному. Прямо скажем, сенсаций документалисты из попадания в раздевалку не извлекли.

Самое интересное в фильме — живой Бесков. Забыв в какой-то момент о наставленной камере, он даёт указания подопечным перед игрой, разбирает их ошибки в перерыве и после матча. И не допускает ни разу неуместной резкости, некомпетентности или неуважения к футболистам.

Напротив, каждая игровая ситуация анализируется оперативно, досконально и доступно. Отличившийся игрок удостаивается персональных добрых слов, провинившийся получает по полной программе и так, что обижаться ему абсолютно не на что. А уж сцена с вручением Хидиятуллину фотографий его друга Бессонова отдаёт высшим педагогическим шиком. 28-летний Вагиз расплывается в такой счастливой детской улыбке, что становится понятно очень многое и про «гайки», и про «резьбу».

Одним словом, фильм «Невозможный Бесков» явил миру Бескова совершенно очаровательного.

Другое дело, книга А. П. Нилина. Она имела большой, заслуженный успех, читалась взахлёб и стала заметным событием в культурной жизни страны. Но сам автор не скрывал, что заглавный герой обиделся и прервал общение с Александром Павловичем. Почему?

Прежде всего, по той же причине, по которой книгу столь охотно раскупали. Гласность на тот момент являлась нормой жизни, и писатель открыто заявил о неприятии «мемуаров и мемориалов», идиллических юбилейных очерков и прочего, связанного с недавним прошлым. И Константину Ивановичу пришлось читать о себе правдивые подробности. А это мало кому приятно.

Однако суть, безусловно, серьёзнее. Нилин стремится провести мысль о пресловутой «невозможности» Бескова, оставляя за тренером право считаться великолепным специалистом. Уже в самом начале приводятся странные слова какого-то безымянного психолога: «Бесков несправедлив к ветеранам, не старается продлить их долголетие... И мне жаль не только недоигравших игроков, но и самого тренера, который или попросту не наделён душевной щедростью, или привык шагать по трупам — в чём и секрет его многолетнего устойчивого успеха».

Беспомощность означенной позиции налицо. Но Нилин лишь мягко комментирует: «У меня несколько иная версия». А затем уже сам выступает с ответственным пассажем: «Бесков, однако, должен был побеждать неизменно, чтобы простились ему манера вести себя на людях, стиль общения, обращение с футбольным и околофутбольным миром. Но что поделаешь, если манера и стиль — часть его игры. Поэтому ему ничего и не остаётся, как терпеть постоянное недовольство результатом, им достигнутым. До того дошло, что и бесспорные победы Бескова некоторые встречают с оговорками».

Такой взгляд на личность героя надо бы подтверждать примерами. Быть может, Бесков кому-то грубит, нарушает договорённость, капризничает? Да нет. Лишь раз он выговаривает автору за опоздание.

Добавим, что и в жизни Константин Иванович практически никогда не отказывал в общении «околофутбольным» людям. Хотя чаще всего это не входило в его планы. А уж про манеры и стиль и говорить не приходится...

Между тем в книге немало примеров изысканных манер Бескова, которыми он отличался всегда. При этом, разумеется, автор пытается «копнуть» гораздо глубже. И в лучших местах необычайно точно передано состояние творческой личности, зацикленной на своём искусстве. В нашем случае — футболе.

Нилин бесповоротно прав: герой не может без игры, ставшей центром его бытия. Тренер непрерывно думает, анализирует, сопоставляет, ищет, моделирует. Причём непрерывность буквальна: всякий пустячный разговор, дружеское застолье, обычная прогулка наполнены размышлениями, не всегда понятными и удобными для окружающих. Что, если взять историю науки и культуры, абсолютно естественно. О чудаках-учёных и погруженных в грёзы поэтах написаны тома.