Бескровная охота

Сканер направил Пингвина к невропатологу. У кабинета сидела очередь человек шесть или семь, все дружно смеялись, глядя по телевизору очередной повтор триста третьей серии сериала об умниках. Триста третья считалась особенно смешной, и ее повторяли чаще других. Умники в фильме все были низкого роста, и в триста третьей серии дураки подходили к ним, поворачивались задом и пукали прямо в лицо. Это было ужасно смешно. Особенно хорошо фильм смотрелся на современных телевизорах марки «Фуджаси». Фуджаси оборудовались генераторами запаха и ветра. Если действие происходило в сосновом лесу, вы вдыхали натуральный запах хвои. Если на море – вы ощущали настоящий соленый ветер. Если вы смотрели триста третью серию, вы тоже все ощущали, поэтому и было так смешно.

Пингвин с удовольствием пристроился к толпе, предвкушая наслаждение. Ему всегда нравился этот сериал. Однако сегодня все было иначе. Умники плакали не так горько как всегда, а дураки смеялись и пукали не так громко. Актеры играли из рук вон плохо, сценарий был сляпан на скорую руку, и время от времени в кадре даже появлялись какие-то техники в халатах, подающие актерам знаки, когда те забывали роли. Всего этого Пингвин раньше не замечал. Тем не менее, это была именно та, любимейшая, серия фильма. Не в силах объяснить самому себе этот парадокс, он отошел в другой конец коридора и начал разглядывать рекламу во всю стену: «Пей только дорогую водку! Ты этого достоин!» У широкого окна стояла круглая кадка с пыльным полузасохшим мандариниссом. Под мандариниссом спала совсем дохленькая микрообезьянка. Таких в поликлиниках держали для развлечения детишек – детишки ведь любят мучать все живое, они так отвлекаются.

В кабинете врач записал имя и фамилию Пингвина, а потом спросил и кличку. Кабинет был весь белый, весь чистый, если не считать кучки старых яблочных огрызков, сметенных в угол и накрытых бумажкой. Врач выглядел усталым и лениво жевал розовую пластинку имитатора вкуса, время от времени вынимая ее изо рта.

– Пингвин, – ответил Пингвин.

– Врач откинулся на спинку кресла и захохотал.

– Точно, похож! – сказал он, успокоившись. – Я так тебя и буду называть. Я же невропатолог. Сюда в кабинет приходят люди нервные, и им нравится, когда их зовут по-простому, по дружески. Как у тебя с сексуальной ориентацией?

– Как у всех, – ответил Пингвин.

– У всех по-разному. Особенно в этом кабинете. – Врач снова рассмеялся удачной шутке. Пингвин не улыбнулся, и врач оборвал смех на самой высокой ноте, почти на визге. – Ну ладно. Говори свои проблемы.

Пингвин прекрасно знал, что с невропатологом нужно говорить осторожно. Проблема в том, что после того, как нейтринный сканер направлял тебя к специалисту, уйти было невозможно: твоя фамилия уже была внесена в списки. Человек, направленный, например, к невропатологу, и отказавшийся к нему пойти, неминуемо вызвал бы подозрение. А от подозрения недалеко и до службы стандартизации, которая имеет право посылать на принудительное лечение. Но к стандартизаторам можно было попасть и от невропатолога – если будешь неправильно отвечать на вопросы. Поэтому Пингвин решил не рассказывать много, только немножко, только в общих чертах.

– В общих чертах, – начал он, – со мной что-то творится. Болит голова. Плохое настроение. Друзья меня не узнают и не понимают. Говорят, что я стал другим. Даже моя собака на меня рычит. Никогда такого не было. Я все время чего-то боюсь, но не пойму чего. Кажется, я вообще разучился смеяться. Меня не смешит даже триста третья серия.

– Неужели? – удивился врач и хихикнул. – А помнишь, когда буржуй подходит к хилому умнику? Не помнишь?

– Помню, – сказал Пингвин, – но мне все время как-то тоскливо, не до этого.

– Переспи с хорошей бабой, – сказал врач, – или сразу с двумя. Ты с кем спишь?

– С кем попало. То густо, то пусто.

– Вот в этом и дело. Все нервные проблемы, они на сексуальной почве. Если есть проблемы в постели, могу выписать бормотун. У меня дешевле всех, всего девяносто уешек.

Бормотун представлял собой миниатюрное устройство, которое само нашептывало на ушко возбуждающие слова. Причем выбирало именно те слова, которые лучше всего действовали в данный момент. Чтобы правильно угадывать, бормотун считывал майнд-потенциалы с мозга хозяина. В основном бормотунами пользовались женщины. Но хороший бормотун стоил гораздо больше, чем девяносто уешек. За девяносто можно было купить лишь подделку.

– Пьешь много? – спросил доктор.

– Умеренно.

– Молодец. Умеренно не вредно. В клептомании не замечен? То есть, не воруешь?

– Не ворую.

– Воровать можно, нельзя попадаться, – сказал врач. – Вот у меня кто-то постоянно спирает ручки со стола. Подозреваю, что это один и тот же человек. Но ты, конечно, не признаешься. Ручка есть? Хочу выписать рецепт.

Пингвин дал ему ручку, и врач внимательно рассмотрел ее, удостоверился, что видит ее в первый раз, и выписал рецепт. Ручка была совсем старая, обыкновенная. Сейчас вошли в моду самописки, умеющие писать под диктовку голоса.