— …И это одна из причин, почему мы переехали в Лондон, — доверительным тоном продолжала свой рассказ Шарлотта. — В Копенгагене мы были популярны, но не благодаря мне, а моей матери. Она талантливая художница, и две ее картины даже украшают галерею королевского дворца… Но даже это не помогло мне найти жениха! Тогда отец предложил переезд в Лондон… Что мне было терять, дорогая Вивиан? — Девушка глубоко вздохнула. — Я знаю, что некрасива… Бог свидетель, я бы все отдала лишь за каплю вашей красоты! Но, умоляю, не думайте, что я завидую вам! Наоборот, я восхищаюсь вами! Но иногда я думаю, будь я хотя хоть немного красивее, моя жизнь была бы не такой безрадостной…
— Нет, нет, прекратите такие речи! — решительно остановила ее Вивиан, пораженная ужасной самокритикой мисс Сэлтон: было очевидно, что девушка считала себя виноватой в том, что не имела красивую внешность! — Шарлотта, красота увядает, как цветы, а доброе сердце, живые глаза и красивая улыбка остаются навсегда! Не буду лгать вам и говорить, что вы писаная красавица, но, поверьте, таких прекрасных глаз я не видела ни у кого! Такие яркие, живые, добрые глаза! — Она сильно сжала ладонь девушки и с отчаянием в голосе добавила: — И, дорогая Шарлотта, я скажу вам одно: я предпочла бы отдать мою красоту за то, чтобы моя семья никогда не испытывала финансовых трудностей… Но Господь дал мне эту внешность и ввергнул меня в нищету, и теперь мне приходиться продавать… Какое ужасное слово! Продавать себя мужчине, к которому я не испытываю ничего, кроме отвращения!
Сердце Вивиан сжалось от боли, и на ее глазах выступили слезы отчаяния и осознания того, на что она пошла, ради них. Она осознала и то, возможно, могла бы выйти замуж за небогатого, но красивого молодого мужчину, которого смогла бы потом полюбить, но вместо этого станет супругом омерзительного старого толстосума, постоянно пахнущего потом.
— О, Вивиан, простите, я не желала обидеть вас! — с отчаянием прошептала Шарлотта, и ее глаза тоже наполнились слезами. — Я понимаю вас, прекрасно понимаю… Ваша красота и мое приданое делают нас вещами, товарами… Должна признаться, я даже рада тому, что ни один охотник за приданым не польстился на мои тысячи! И я дала себе и моему отцу слово, что выйду лишь за того, кого полюблю и кто не будет охотиться за моими приданым! Это самая ужасная судьба — стать женой мужчины, которому нужно лишь деньги, которые дает за тобой добрый любящий отец!
— Или стать женой мужчины, которому нужна только твоя красота, — тихо добавила Вивиан и поспешно смахнула слезы кончиками пальцев. — Но вы правы: я не желала бы такой судьбы, как ваша… Но вы только посмотрите на эти цветы! Какие краски! Ах, белые розы! Мои любимые! — Вивиан поспешила сменить беседу в другое русло, и мисс Сэлтон, теперь чувствовавшая стыд за свои откровения и за то, что ненароком заставила мисс Коуэлл прослезиться, была благодарна ей за это.
Когда девушки обошли весь большой сад и дом, миссис Сэлтон позвала их на ланч, на котором также присутствовало семейство де Круа.
Трапеза проходила в большой, богато обставленной столовой, наполненной серебряными столовыми приборами, фарфоровыми тарелками и хрустальными бокалами. Гости и хозяева дома расположились за длинным овальным столом, во главе которого сидел мистер Сэлтон, и прислуга подала к столу роскошные угощения, больше подходящие к ужину, чем к ланчу, однако миссис Сэлтон с добродушным смехом объяснила гостям, что такой ланч принято вкушать в Дании, и что пока она не может отказаться от традиций своей родины.
«О, это заметно, — пронеслось в разуме Люси де Круа, и она бросила мимолетный взгляд на Шарлотту. — На вашей сдобе и запеченной птице вы и ваша дочь сами стали толстыми гусынями!»
— Рад снова видеть вас, мисс Коуэлл, — приятно улыбнулся Вивиан мсье де Круа, много наслышанный об этой «ловкой рыжей бестии» от своей дочери, и который понимал, какую угрозу несла возможному браку Люси с герцогом Найтингейлом эта девушка. Он не мог не отметить, насколько красива была Вивиан, но, зная о том, что она всего лишь бедная родственница богатой графини, не был так уж обеспокоен за будущее своей дочери. Ведь он давал за Люси пятнадцать тысяч фунтов стерлингов — довольно достойное приданое.
— Взаимно, мистер де Круа, — так же приятно улыбнулась ему в ответ Вивиан, совершенно не обольщаясь насчет его отношения к ней.
Правило вежливости на то и существуют: легально презирать других так, чтобы те знали об этом, но не имели возможности обвинить в том, что их гордости нанесли ущерб. Исключением были беседы между Вивиан и Люси: они открыто метали друг в друга ядовитые дротики, но при этом мило улыбались, словно всего лишь обсуждали погоду.
— Увы, я не знаком с вашими родителями, мисс Коуэлл, но имею огромное желание исправить эту оплошность, — сказал мсье де Круа. — Планируют ли они приехать в Лондон?