Бескрылые

— Иисус, коего зришь ты сейчас, есть Сын Божий, а не человечий.

— Но я не вижу отличий… — начал молодой человек.

— От сына человеческого? — подхватил старец. — Его отличие в том, что он, как дух, принял на себя оболочку, как и у нас, но не лишился памяти, не «скинул» крыл, войдя в мир бескрылых.

— Ты говоришь загадками, отец, — недоверчиво улыбнулся юноша, а старик, словно не слыша, продолжил:

— Сколь недостижимо для человека хождение по водам, столь же отягощено ступание по земле для Бога в человеческом обличии, тяжелый, железный башмак каторжанина покажется крылатой таларией Гермеса. Имею в виду не физические ощущения и усилия, но впечатления эмоциональные, напряжения Тела Ребенка, удваивающие страдания духа, запертого, но без ключа, со Свободой Выбора покинуть острог, при этом не имея на то морального (в нарушение Контракта) права.

«Не перегрелся ли отец на солнце?» — пронеслось в голове у юноши, вслух же он сказал:

— Но при чем тут нежелание одного уставшего от трудов человека тащить великую ношу в гору, даже ценой полной потери ее?

Старец, прислонившись спиной к прохладному камню арки, с полуприкрытыми веками, твердил про себя, будто повторял за кем-то:

— Почему так, спрашиваешь меня. Контракт Сына Человеческого — ось равновесия «душа — Творец», его нарушение имеет последствия для души (отдельно взятой). Контракт Сына Божьего — ось равновесия «Творец — Мир», отклонение от этого договора влияет на сам мир (отдельно взятый), то есть множество душ, участвующих в нем. Возвращение к жизни всего одного почившего повлечет слепоту тысяч и тысяч (речь не о физическом недуге, но сознании), исцеление единственного калеки ломает жизни (судьбы) сотням поколений.

Молодой человек, уже не на шутку встревоженный состоянием отца, отстегнул от пояса флягу с водой и почти насильно смочил губы старика. Тот, с удовольствием почмокав, казалось, успокоился, но снова, в своем неопределенном трансе, забормотал:

— Доведись тебе в праздный день оказаться в центре карнавала без маски, ты, сын человека, в полной мере ощутил бы свою наготу и незащищенность среди сокрытых ликов. Так чувствует себя Сын Божий, Иисус, здесь.

Молодой человек, готовый расплакаться, ударил отца ладонью по щеке, что не возымело ни малейшего эффекта.

— Боль физическая от унижений, издевательств и самого распятия на Земле не сравнится с «болью» духа, опускающегося на плотные планы, не сбрасывая с себя крыл, не укрываясь беспамятством, не обвенчавшись на этот срок с Эго, — не останавливаясь ни на миг, бормотал он.

Юноша в ужасе схватил старика за грудки и начал трясти, отчего его седая голова, стукнувшись о стену, вернула, по всей видимости, сознание мужчины в существующую реальность.

— Как игра? — неожиданно спросил он.

— Чашка в руках Дисмаса, — коротко ответил молодой человек и, предполагая, что пожалеет об этом, все же спросил: — Так почему один остался, а второй, через силу, но понес свой мешок?

Старец весело подмигнул сыну.

— Если доподлинно известно, что после оставления оболочки душа поднимается из тьмы к свету, то справедливо предположить и обратное. При оставлении Отца Небесного, его восхитительного жилища, душа спускается от Света во Тьму. Какой ужас она испытывает? Волей Всевышнего этот отрезок пути воплощаемой души «исключен» для тех, кто идет на Землю по Контрактам Сынов Человеческих, но душа, спускающаяся по Контракту Сына Божьего, проходит эту дорогу полностью в сознании.

— Ну и что с того? — не понял молодой человек.

— Контракт Сына Божьего запрещает быть Богом на Земле в человеческом теле, то есть проявлять трансформации физического плана, но предписывает явить Человека в Божеский вид, а именно изменить сознание до уровня Христосознания. — Старик выпрямился у стены и принял торжественный вид. — Слово, но не деяние, смирение, а не сопротивление, прощение и не осуждение.

Юноша, пораженный и не понимающий ровным счетом ничего, молчал, отец же, взглянув на сына отрешенно, произнес:

— Раз ты в теле Человека, ты — Человек, таков План, терпи и расскажешь мне, каково это, быть Человеком. Вот напутственное слово Бога Иисусу.

Молодой человек раскрыл было рот что-то сказать или возразить, но в этот миг толпа возле игроков взвыла, у Дисмаса (вот ведь везение) снова выпало одиннадцать. Правда, спустя некоторое время, когда Иисус перевернул свою чашку и вывалил на мостовую две шестерки, собравшихся обуяло гробовое молчание, среди которого смело прозвучал голос удивительного человека:

— Вот тебе, Дисмас, вторая притча.

Юноша впился в плечо отца и даже привстал с камня, всей своей плотью превращаясь в слух.

Иисус заговорил: