Бескрылые птицы

Айсе с Поликсеной рассмеялись, а старик просто лучился довольством — рот в колючей седой щетине разъехался чуть ли не до ушей с отвислыми мочками. Дед поднял трясущийся палец с намотанными четками и ткнул в Поликсену:

— Она думает, я шучу.

С этими словами он вернулся в свой сумеречный мир с бесконечно повторяющимися воспоминаниями.

— Старый хрыч! — пробурчала Поликсена. Ее слегка смутила новая концовка речи, прозвучавшая впервые.

С улицы донеслась очень громкая и невероятно заливистая птичья трель, совершенно невозможная для пернатых. Айсе удивленно вскинула брови. Поликсена махнула рукой, звякнув соскользнувшими с запястья браслетами:

— Опять Мехметчик с Каратавуком вызывают друг друга свистульками.

— Вот уж парочка! — воскликнула Айсе. — Мехметчик повсюду носится в красной рубашонке, будто он малиновка, а Каратавук в черной изображает дрозда. Непременно кто-нибудь грохнется со своей свистулькой и распрощается с зубами.

— Без зубов оно и проще, — заметила Поликсена. — Пусть хоть все вышибут, лишь бы угомонились.

— С другой стороны, — задумчиво продолжила Айсе, — когда ж еще побеситься, как не в детстве?

— Как там прелюбодейка? — спросила вдруг Поликсена. — Скоро ты с ней развяжешься? По-моему, ты просто святая. Чего с ней делать-то?

— Для нее только одно место, — ответила Айсе. — Но, боюсь, она этого еще не поняла.

— Вот уж судьба! Но по заслугам.

— Она не такая уж плохая, — вступилась Айсе.

— Не плохая! После того, что натворила?

— Я хочу сказать, в ней нет злобы. Все равно, у нее теперь одна дорога, и жутко, как подумаю, что сказать об этом придется мне.

— Может, все-таки сама дотумкает? — поджав губы, предположила Поликсена.

— Иншалла, — с надеждой сказала Айсе. — Слушай, выручишь меня? Окажи небольшую услугу.

— Я не стану приглядывать за шлюхой, если ты об этом. Не дотронусь до нее, и не проси!

— Нет-нет, я хочу, чтобы ты попросила за меня вашу Деву Марию Панагию. Вот деньги. — Айсе порылась за поясом и достала монеты. — Поставь за меня свечку, поцелуй икону и попроси Панагию скорее исцелить Тамару-ханым, чтобы я зажила прежней жизнью. Между нами — и ни единой душе не говори, а то мне конец, — меня тревожит, что Абдулхамид так часто с ней разговаривает. Она смеется, а мне беспокойно. Вот так женщина и завоевывает сердце мужчины — заставляет поверить, что с ним весело.

— Ох уж эти мужья! — воскликнула Поликсена. — Наверное, Господь шибко ненавидел женщин. — Она взяла монетки и положила на низкий столик подле блюда с фисташками. — Конечно, я попрошу Панагию. А ты, пожалуйста, привяжи лоскуток к гробнице вашего святого и попроси, чтобы мой прадед прекратил свои шутки.

— Ты сама можешь привязать лоскуток, — сказала Айсе. — Все привязывают. Я даже еврея видела, ну того, с потешными глазами, что на одной улице с армянами живет. Может, это и христианский святой, кто его знает. — Она помолчала и жалобно спросила: — Сделаешь прямо сейчас?

Женщины под руку отправились к церкви Николая Угодника, заступника девственниц и детей. Усевшись под солнышком на паперти, Айсе ела фиги и смотрела вдаль на долину с речушкой, убегавшей в море. По рассказам, в далеком прошлом там был торговый порт с величавыми кораблями, но потом в бухте появилась отмель, и река съежилась, оставив плодородную почву в уплату за потерю торговли. Абдулхамид арендовал у Рустэм-бея небольшой надел, куда ежедневно наведывался, чтобы собрать упрямых черепах, объедавших его посевы. Он отвозил их в мешке за холм, надеясь, что они больше не вернутся. Айсе подумалось, как нелегко быть замужем за таким добрым человеком, поскольку есть очень большая разница между «добрым» и «здравомыслящим», и здравомыслящий человек не станет тратить время на возню с черепахами и падшими женщинами.

Поликсена вошла в церковь и перекрестилась. Она поцеловала икону, положила монеты Айсе в ящик, взяла свечку и, запалив от горящей свечи, установила в серебряной чаше с песком. Еще раз перекрестилась и воззрилась на икону. Говорили, ее написал сам святой Лука, а принадлежала она Николаю Угоднику. Серебряный с позолотой оклад оставлял открытыми только лица и руки Богородицы и Младенца. Особо почитаемая икона называлась Панагия Сладколобзающая: у Марии нежное лицо, карие глаза и золотое сияние вокруг головы, на сгибе руки она держит младенца Иисуса, а он ручонками обхватывает ее за шею. В верхних углах образа ангелы со слегка осоловевшими ликами молились, скрестив руки на груди. Сия трогательная картина сотворила множество чудес, и не удивительно, что в нее свято верили столетиями.

Поликсена еще немного полюбовалась образом, и на нее снизошел молитвенный настрой.

— Матерь божья, — начала она, — пособи Айсе в ее тяготах. Она хоть и неверная, но хорошая, и в тебя верит, так что греха нет, правда? Пожалуйста, сделай так, чтобы Тамара-ханым сама все поняла и Айсе не пришлось ничего говорить, потому что это ужасно. Прошу, помолись за всех нас, сохрани моих детей и прими мой поцелуй.

Поцеловав икону, Поликсена вышла из церкви и сощурилась от яркого солнца.

— Как думаешь, она тебя услышала? — спросила Айсе.