Бескрылые птицы

Поняв, что нужно убить еще часа два, Лейла прилегла вздремнуть. Она заставляла себя немного поспать, чтобы потом хватило сил на долгую ночь. Памук, громко мурлыча, устроилась у нее на груди. Лейла с трудом мирилась со скверной кошкиной привычкой пускать от удовольствия слюни. Чего хорошего, когда спишь себе ночью, и вдруг в ухо капает слюна.

Солнце свалилось за холм, и Рустэм-бей, не зная, что ему уготовано, но с добрым предчувствием, в назначенное время возвратился в особняк. Лейла встретила его у входа, и, увидев ее, он застыл на месте. От нее восхитительно пахло; и никогда еще она не выглядела столь красивой и свободной. Оделась Лейла очень легко: алые шальвары и такого же цвета просторная, чуть мешковатая блуза, в поясе перехваченная сиреневым шарфом, черного бархата жилет с плотной вышивкой золотой нитью и бархатные туфли с тем же рисунком. Сияли идеально расчесанные черные волосы, огромные глаза, мерцавшие в полумраке, казались бездонными и бесконечно темными. Лоб пересекал обруч из золотых монет, купленный Рустэмом в Смирне, с мочек свисали серьги, тоже из золотых монет, чем ниже, тем меньше.

— Сегодня красивая луна, ханым, — сказал Рустэм-бей. — Все видно, как днем.

— И как прошлой ночью, — ответила Лейла.

— Ты тоже очень красива, — замешкавшись, неуклюже польстил ага.

Лейла взяла его руку и, положив себе на сердце, поцеловала, а потом прикоснулась ею ко лбу.

— Красота моя, если есть у меня красота… вся для тебя, — сказала она и потянула его за рукав. — Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Рустэм подчинился. У двери во внутренний дворик Лейла попросила:

— Закрой глаза.

Они сделали еще несколько шагов, и она сказала:

— Теперь открывай.

Рустэм-бей узрел нечто столь изумительное, столь невиданное, что лишился дара речи. Он схватился за голову и рассмеялся от восторга. Наконец он спросил:

— Я в раю? Как тебе это удалось?

Двор мерцал живым морем золотистых огоньков. Каждый двигался сам по себе. Одни огоньки на мгновенье замирали, другие плыли, медленно петляя меж лимонных деревьев и кадок с геранью, душицей, мятой и розами. Казалось, кто-то похитил с небес звезды и запустил в квадратик подлунного мира. Лейла радостно смеялась, видя изумление Рустэм-бея.

— Это для тебя! — воскликнула она. — Я сделала это для тебя!

Рустэм-бей нагнулся рассмотреть огоньки и вскрикнул: горели свечи, и каждая была приторочена к спинке живого существа.

— Невероятно! Где ты раздобыла столько черепах?

— Это ребятишки. Я послала их за черепахами.

— Невероятно! — повторил Рустэм-бей. — В жизни не видел ничего красивее. Это для меня?

— Да, мой лев.

— «Мой лев». Раньше ты меня так не называла.

— Называла, — тихо проговорила Лейла. — Но так, что ты не слышал.

— Может, и слышал.

Они смотрели друг другу в глаза, чувствуя, что их обоих уносит в неведомые дали.

— Поешь, — сказала наконец Лейла. — Я приготовила пир.

Перед кухней Рустэм-бей увидел низкий столик, украшенный крохотными светильниками и уставленный тарелочками с закусками.

Лейла положила руку ему на плечо:

— Садись.

Опустившись рядом на колени, она отламывала кусочки хлеба, обмакивала их поочередно в хумус, простоквашу, чечевичную пасту, баклажанное пюре и отправляла в рот Рустэму, словно ребенку или больному, приговаривая:

— Ешь, мой лев, ешь.

Рустэм-бей прикрыл глаза, отдаваясь вкусу.

— Как много чеснока, — то и дело повторял он. — Я никогда не ел столько чеснока.

Дрозды и соловьи начали свои арии, вдали безутешная мать оплакивала убиенных сыновей. Пронзительно вскрикнула сова, следом ухнула другая. Чуть щербатая луна походила на лебедя, плывущего по темному озеру. Бесчисленные огоньки неспешно бродили по дворику, все казалось нереальным.

Лейла скармливала своему господину кусочки барашка, припевая:

— Ешь, мой лев, ешь.

Чесночный дух наполнял голову и пьянил Рустэма. В промежутках между угощениями Лейла подавала бокалы воды с лимонным соком, чтобы ага прополоскал рот. Затем подносила стаканы с верблюжьим молоком, сдобренным медом и специями, и следила, чтобы все выпивалось до дна.

— Какой странный, удивительный вкус! — сказал Рустэм-бей.

Памук сидела поблизости, терпеливо дожидаясь, когда ей сбросят объедки.

Слуга принес небольшое глиняное блюдо и поднял крышку. Пар рассеялся, и Рустэм-бей воскликнул:

— Целая головка чеснока!

— Запеченная с шелухой в оливковом масле. — Лейла отломила зубок и выдавила сладкую мякоть из хрустящей золотистой кожицы на ломтик хлеба. — Ешь.

Отведав, Рустэм-бей покачал головой:

— Поразительно! У меня в жизни не было такого пира, даже на свадьбе!

— Ешь, — говорила Лейла. — Сластей не будет, вкус не перебьется. У нас только это. Ешь.