Бескрылые птицы

Всех также злила безупречная порядочность Стергиадиса с турками, отчего греки считали его антигреком. Они находили возмутительным, что он натравливает полицию, когда их застают за невинными и благородными зверствами над турками. Люди полагали, что в этом проявляется прискорбное отсутствие эллинских идеалов, поскольку их истинным желанием было вышвырнуть всех турок вон. Если быть честным, в 1914 году турки сами пытались вышвырнуть нас всех, и бог знает сколько тысяч греков-райя безвозвратно выперли в глубь страны. Наверное, с полмиллиона. Только поймите меня правильно, я вовсе не думаю, что Старые Греки хуже турок, но меня раздражает, что сами греки считают себя гораздо лучше, когда в действительности они точно такие же. Господь сделал эту пару Каином и Авелем; кому подвернется преимущество, на время становится Каином, а неудачник, получивший роль Авеля, цепляется за возможность стенать о варварстве другого. Если мне доведется повстречать Бога лично, я весьма настоятельно порекомендую, чтобы он беспристрастно упразднил обе веры, и тогда они станут друзьями навеки.

Как-то раз я пришел к Стергиадису пожаловаться, что убит мой турецкий клиент, задолжавший мне крупную сумму. К тому времени мы почти подружились, и Стергиадис кое в чем мне поверился: мол, союзники сильно задергались и считают, что допустили ужасную ошибку. Английский генерал Милн установил границы оккупации, но, естественно, никто их не соблюдал. Потом на англичан со всех сторон посыпались рапорты о выходках греческих войск и четников, и тогда британцы надавили на премьер-министра Венизелоса, а тот надавил на Стергиадиса, который попытался надавить на военных, но без толку. Войска были бесконтрольны, и высшее командование чаще всего даже не знало, чем занимаются солдаты. Стергиадиса это бесило, и он с весьма угрюмым видом сказал:

— Как грустно, господин Теодору, что мне приходится выслушивать стольких людей, болтающих о нашей цивилизованной миссии. — Ничего более не добавив, он замолчал.

Я же с первого дня знал, что вся затея потерпит фиаско. Когда высаживались гвардейцы, я, как и все, пришел в гавань и даже маленько покричал, размахивая греческим флагом. Событие, конечно, ненадолго взбудоражило. Затем какой-то идиот пальнул, солдаты открыли огонь по турецким казармам, и с этой секунды все полетело кувырком. Возбуждение хорошо лишь в определенных пределах, скажу я вам, а здесь случился небольшой перебор. Я вот предпочитаю более невинный оживляж в бардаке. В первый день убили, кажется, сотни три турок, но что еще хуже — сброд райя начал грабить турецкие магазины, топтать фески, срывать покрывала и безмозгло творить обычные ужасы и скотство. Появился Стергиадис и, слава богу, восстановил порядок. Однако солдаты и чернь не закончили шабаш самопоздравления и устраивали идиотские шествия с флагами, неизменными портретами Венизелоса и глупейшими патриотическими песенками. Одна такая засела в мозгах именно сейчас, когда я утопаю, и раздражает сверх всякой меры, ибо умирающему менее всего желательна идиотская песенка, которая бесконечно крутится в башке, как бред сумасшедшего. Век бы ее не слышать. Вот же привязалась, дрянь.

Фустанелла

[110]нынче в моде,Феску прячь скорей в комоде!
Пустим туркам мы кровя!
Наши земли и моря!
Мы турецких всех пашей
Выгоним отсель взашей!
Все мечети разнесем,
Крест над Смирной вознесем!

Знаете, что больше всего меня злит в этой песенке? Строчка про феску в комоде. Увидев компанию разнузданных гвардейцев, которые вышагивали по рю-Франк и горланили эту самую песенку, я подумал: «А у самих-то что на голове? Дамы и господа, головной убор гвардейцев — не что иное, как феска». Естественно, в результате всего этого ликования и намеренно публичного крестоносного империализма каждый уважающий себя турок спрятал деньги и, прихватив из шкафа ружье, скрылся. Кто-то посеял ветер, а нам тут всем приходится пожинать жестокую бурю.