Бескрылые птицы

— Им бы маленько времени и, бог даст, полетят, коль не окочурятся.

Поликсена поняла, что над ней подтрунивают, и поддержала шутливый тон беседы:

— Почему же они сейчас не летают и почему полетят, если, дай бог, выживут?

Птицелов Стамос сморгнул и потер нос. От весеннего солнца у него всегда слезились глаза и свербило в носу.

— Большого секрета нет, и догадаться нетрудно, Поликсена-ханым [18]. Я им подрезаю крылья, поскольку мало желающих покупать птицу, которая может улететь. А то хозяевам придется распушать собственные перья и за ней гоняться. Понимаете, народ не любит беспокойства. Люди — странные птицы, особо не летают.

— Мне нужна летающая птица, — сказала Поликсена.

— Зачем? — спросил Стамос, заметив ее огорчение.

Поликсена объяснила, и птицелов посерьезнел.

— Я б вам поймал здоровую птицу, только не сейчас. Пойду на лов после дня усопших, но тогда она уже будет без надобности. Для такой затеи лучше всего голубь, а я их обычно не ловлю. Лучше всего кого-нибудь попросить. Голубей полно в красных соснах. Ну, там, где привязывают лоскутки с желаниями.

— А кто сможет поймать? — спросила Поликсена.

Стамос опять потер нос и чихнул.

— Мальчишки.

Миссия уже несколько притомила Поликсену, но она все же решила отправиться на поиски ребят. Мальчишек тогда — как, впрочем, и сейчас — было пруд пруди, ибо Анатолией правили они. Ребятню посылали занять инструмент, отнести записку, доставить медный поднос с чашечками сладкого чая, и мальчуганы стремглав носились по улочкам. Они шныряли, словно крысы, из дома в дом или строгими неподкупными стражами охраняли поклажу, сидя на верблюдах и ослах, которых в самых неподходящих местах оставили купцы, путешественники и те, кого вдруг обуяло желание разыскать кофейню, где можно покурить и сыграть в нарды — «единственно стоящую вещь, доставшуюся от персов», как говаривали некоторые.

Несмотря на обилие пацанят, Поликсена вознамерилась найти двух конкретных, ибо одна мысль рождает другую, и размышления о птицах натолкнули ее на мысль о сыне Мехметчике и его друге Каратавуке, которых было легче отыскать — спасибо Искандеру и его глиняным свистулькам. Пение дрозда и малиновки доносилось с заросшего склона за церковью Николая Угодника, где и обнаружились оба мальчика, а также Ибрагим, дочь Филотея с подругой Дросулой и рыбацкий сын Герасим — все носились в кустах олеандра меж ликийских гробниц и прыгали по камням, играя, как обычно, в птиц. Неподалеку почти голый Пес искал в кустарнике съедобных козявок, общаясь с самим собой посредством нутряных рыков и всхлипов. Отчасти из-за жутковатого интереса к его страшной улыбке Пес стал самым заметным городским нищим. Ему явно пришлось расстаться с взлелеянными мечтами о святой жизни в одинокой бедности. Пса вынудили обитать просто в убогости и неудобстве.

Утомившись от подъема на холм, Поликсена, отдуваясь, присела неподалеку. Она смотрела на детей, душу переполняли тепло и радость. Каратавук с Мехметчиком, научившиеся выводить восхитительные рулады, прыгали по камням и бешено махали руками, а другие дети за ними повторяли. Конечно, забава выглядела диковатой, но в том и преимущество ребенка — воплощать мечты, в которых отказано здравомыслящему человеку. Дочь Поликсены, красавица Филотея, взмахивала руками с бесстрастным изяществом, с каким делала почти все, а рядом, хлопая себя по бокам, подскакивал Ибрагим, старавшийся всегда быть у Филотеи на глазах и втуне надеявшийся, что она заметит, как он похож на настоящую птицу. Курносая густобровая Дросула неуклюже взмахивала лапищами больше от радости за других, чем в попытке взлететь, а подле нее, распевая, подпрыгивал Герасим. Все замечали, что он предан этой неказистой коротышке, как Ибрагим — прелестной Филотее; Герасим, разумеется, озадачивал народ, но, само собой, у Господа свои причуды, а больше тут ничего и не скажешь.

— Посмотрите, посмотрите на меня! — закричал Каратавук, и Поликсена с ужасом увидела, что он готовится спрыгнуть на камни с крыши гробницы высотой футов десять. Поликсена содрогнулась, представив, как он расшибется, вскочила на ноги и закричала:

— Каратавук! Слезай сейчас же! Не смей прыгать!

Мальчик взглянул на нее. Совсем маленький, на фоне неба он казался прекрасным ангелом: солнце сзади подсвечивало тюрбан и торчащие пряди, рисуя сверкающий нимб, а в черной рубашке Каратавук, и без того похожий на тень, смотрелся еще темнее тени.

— Я не прыгаю, — серьезно сказал Каратавук. — Я полечу.

— Ты не можешь летать! Не дури и сейчас же спускайся! Разобьешься!

Мальчик прикусил губу и нахмурился.

— Я умею летать, — заявил он. — У меня все получается, когда я хорошенько постараюсь.

— Слезай!

Каратавук закрыл глаза и медленно, как орел, замахал руками. Перестав скакать, дети напряженно замерли.

— Каратавук, не надо! — крикнула Дросула.

Поликсена подбежала и встала под крышей.

— Спускайся! Ну погоди, все твоей матери расскажу! Сейчас же слезай!

Филотея метнулась к матери и вцепилась в ее подол, охваченная ужасным предчувствием.