На мгновенье повисла тишина, нарушаемая лишь скрежетом железа о землю, а потом женщина, горевавшая по сыну, почувствовала, как в ней рождаются слова для себя и Поликсены:
Вглядываясь в могилу, Поликсена сильно подалась вперед, и Лидии пришлось мягко ее отстранить. Лопата ритмично поднималась и опускалась. Лидия равномерно продвигалась от края к краю, на лбу у нее выступили жемчужины пота. Она надеялась, что Мариору закопали не слишком глубоко — не из-за работы, а потому, что на глубине тела сохраняются дольше. К своему стыду, Лидия чувствовала, что и ее снедает яростное любопытство, привлекшее столько городской публики. Время от времени она останавливалась перевести дух и отереть лоб. Пропитавшаяся потом одежда липла к спине и икрам. Лидия так увлеклась работой, что едва ли слышала плакальщиц, которые пели все громче и проникновеннее по мере того, как лопата глубже вгрызалась в землю и росла куча бурой земли:
Поликсену била дрожь, петь не было сил. Глядя на двигавшуюся лопату, она подобралась к краю могилы и взяла горсть земли. Сжала кулак, земля заструилась сквозь пальцы. Поликсена поднесла горсть к лицу и глубоко вдохнула, словно могла уловить материнский запах, впитавшийся в землю. Временами она придушенно вскрикивала, и Лидия говорила:
— Пой, сестра, постарайся. Плач отопрет твое сердце.
Вдруг одна из сестер, сидевшая на корточках по другую сторону могилы, воскликнула:
— Смотрите!
Лидия остановилась. Женщина показывала на проглянувшие в темной земле куски сгнившего дерева. Лидия отложила лопату и взяла у брата Поликсены оливковый совок.
— Сначала череп, — подсказала одна старуха.